Птичьи права - [14]

По лености мечтателен и мглист,

Рассудок мой, спасаясь от смятенья,

Как лягушонок, шлепнулся на лист

Тяжелого и теплого растенья.

И вот я вижу допотопный дом,

На каждой ветке яблоки в саду,

В густом ультрамариновом пруду

Две розовые утки кверху дном.

Сад теребит вечерняя жара,

В сарае кошка молоко лакает,

И женщина выходит со двора,

Протяжным голосом кого-то окликает.

Но я не сторож брату моему.

К чему мне знать, куда девался Авель,

Скорей всего, он собирает щавель —

Занятие по сердцу и уму.

И Каин спит, умаявшись, в лесу

Не ведает греха ни сном, ни духом,

Лишь изредка поводит волчьим ухом,

Отпугивая жалкую осу.

Мычание доносится из хлева,

И женщина тревожится и ждет,

Посмотрит вправо, а потом налево,

И снова каждого по имени зовет.

Почти не знаю ничего о том,

Как майский ливень разрушает горы,

И с корнем выворачивает норы,

Прорытые старательным кротом.

Несет душеспасительная сила

Сплошной поток густеющего ила:

Обломки мух, древесная кора,

Окаменелая девонская икра,

Голубизна и зерна хлорофилла,

Все это, камни подмывая, плыло,

Во мгле плывущим ландышем убило

Проснувшегося в муках комара.

Не надо больше никого искать,

Теперь я начинаю привыкать

К погоде, словно к форменной одежде,

Как привыкают к вере и к надежде,

В конце концов, все так же, как и прежде.

ГОЛОЛЕД

«Я не в накладе был, пятак…»

Я не в накладе был, пятак

За рубль принимая.

И не от гордости, а так

Спина была прямая.

АВТОБУС

Трясется автобус маршрутный.

Туман начинает редеть.

Трясется автобус, и трудно

Что-либо в окне разглядеть.

И что-то читает в билете

Старик в сапогах дорогих.

Он умер в десятом столетье

И выглядит лучше других.

И мальчик, над Яхромой сбитый,

Еще неуверен и бел,

И пух, преждевременно сбритый,

Прилип к покрасневшей губе.

И дама в искусственной шубке

Глаза прикрывает рукой…

Прикрыт раздраженностью хрупкой,

Зияет глубокий покой.

Автобус трясется и дремлет,

Никто не желает сойти.

Все умерли в разное время,

Все едут к восьми тридцати.

«В Москве ноль градусов. Петляя…»

В Москве ноль градусов. Петляя,

Вода клубится, словно дым,

Вливаясь в узкие следы

Нерасторопного трамвая.

Плетутся граждане, неловки,

Да кто отважится спешить

Доковылять до остановки

И до автобуса дожить.

От магазина к магазину

Толпятся, мешкают, молчат,

Ворчат на моросящий чад

Под небом цвета керосина.

И по привычке многолетней,

За каждой замкнутой спиной

Я спрашиваю: «то последний?»

И слышу: «Будете за мной»

«Последним временем нещадно дорожа…»

Последним временем нещадно дорожа,

Томясь в тенетах, пропадая в нетях,

Как Змей Горыныч в устрашенье детям,

Томится моросящая душа

В игольчатом конце карандаша.

Устали губы от условных слов,

Устало сердце силиться и злиться,

Осталось мелким дождиком излиться,

И после, на поверхности рябя,

Найти лицо и потерять себя.

Вплестись в бульвар веселых старичков,

Пустеющих за стеклами очков

В оцепенелом городе столицем.

(Какие нужно надевать носки,

Чтоб в этот поздний и тяжелый час

Под липовыми кронами топчась,

Не испытать озноба и тоски,

И совестью небесной чистоты

Посвечивать в намокшие кусты).

Почти почтительно с лица снимаю лист,

Сухой, как голос высохшей гортани,

И почерневший, словно коротанье

Пустынных дней среди постылых лиц.

Пора понять: когда не удались

Намеренья благие, ненароком

Не стань в своем отечестве пророком,

А тихо и достойно удались.

«Все, чем жил благоговейно…»

Все, чем жил благоговейно,

Невмещенное в слова,

По бутылкам от портвейна,

По подушкам рассовал.

Угнетенный Божьим даром,

Всю духовную еду

Разбазариваю даром,

Словно с обыском идут.

Отберут стихи и книжки,

Завернут в мое пальто…

Может быть, и есть излишки,

Только не придет никто.

«Все получил, чего душа алкала…»

Все получил, чего душа алкала,

И нет причины встать с судьбой на прю.

Как лампочка, не выдержу накала,

Сверкну поярче и перегорю.

А вот штанами так и не разжился,

Проводит по одежке взгляд косой.

А смерть как смерть — в обыкновенных джинсах

Курносая, и с девичьей косой.

«О полнолунии, о…»

О полнолунии, о

Волнах внезапной тревоги,

О пустоте в эпилоге

Вряд ли покажут кино.

Вряд ли расскажет печать

Как помещусь в полузвуке,

Как опускаются руки,

Стоит лишь только начать.

Как озаряли лучи

Мусор застольного бденья —

В искреннем заявленьи

Вряд ли сосед настучит.

Небытие — налицо.

Времени не было. Как ты

Можешь твердить, что не факты

Избороздили лицо.

«Вот какое дело…»

Вот какое дело:

Брызгая, треща,

Сердце отшипело

В глубине борща.

В теплом детском духе,

Лапками шурша,

На спину в испуге

Шлепнулась душа.

Все пометив датой,

Занеся в альбом,

Тает соглядатай

В небе голубом.

Кислая капуста,

Язва и колит.

Свято место пусто,

Но болит, болит…

«Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть…»

Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть —

Из колонки, лоханки, ключа Иппокрены

Так тревожен и короток выдался путь

Из героев-любовников в старые хрены.

Я врачиху привычно глазами раздел,

Я сейчас пошучу, мы сейчас посмеемся…

А она говорит: не оставим в беде,

Раздевайтесь, ложитесь, мы вами займемся.

А она говорит: — Посмотри на себя,

На кого ты похож, невоздержан и выжат…

Я в окошко глядел, где на солнце рябя,

Тонет стриж, поднимаясь все выше и выше.

Я домой уходил по горячей траве,

Со старушкой присел поболтать у порога.

А она говорит: — Молодой человек,

Что вам надо? Идите своею дорогой.