Птица в клетке - [67]

Душной летней ночью я сказал Эльзе, что весь дом будет в ее распоряжении, если только она пообещает не подходить к окнам и передвигаться на четвереньках. Я шел следом, как провожатый, объясняя расположение комнат, а у нее по вискам стекали капли пота. Вначале Эльза останавливалась через каждые четыре шага (моих), чтобы прихлопнуть комара на щеке или на ноге, но, видимо, у нее просто разыгрались нервы: вряд ли ее так закусали. Вскоре она поползла быстрее, но останавливалась за каждым углом, будто натыкаясь на чужака, – видно, ей уже мерещилось. Если кто-то и следил за нами с улицы, он мог узреть только один силуэт – мой, бесцельно шатающийся по дому.

Ее смущения хватило ненадолго. После обхода второго этажа она развернулась, попятилась, ткнулась головой мне в ноги и проползла мимо. Волосы упали ей на лицо, а из горла вырвался хохоток. Потом она большим и указательным пальцами разожгла мое желание и съязвила насчет легкости этого дела. Отчасти мне хотелось продолжения, но я напрягся, опасаясь, что она станет меня изводить или найдет способ сделать там больно. С непроизвольным хихиканьем Эльза раздела меня до носков и потянула к себе, но не успел я опуститься на нее всем телом, как она откатилась в сторону, а я остался лежать кверху голым задом на холодных терракотовых плитках.

Предательские звуки, выдававшие перемещения Эльзы, доносились вначале сверху, потом снизу – ей не сиделось на месте. Очень скоро я пожалел о своем решении; ей ничего не стоило выскользнуть за порог. Пришлось напомнить себе, что ключи от входной двери есть только у меня, но я тут же сообразил: они остались в кармане брюк. В какой-то момент, когда тишина подозрительно затянулась, я окликнул Эльзу по имени – и почувствовал, что остался в доме один. Ответом на мои страхи был очередной хохоток и непонятный звук, доносившийся неизвестно откуда.

Я ринулся по коридору мимо спальни Пиммихен и увидел, что дверь в ванную комнату распахнута, а Эльза, наполовину погрузившаяся в ванну, подставляет большой палец ноги под кран, и по ноге бесшумно стекают водяные капли. При моем появлении Эльза неистово замолотила пятками по воде. У меня гора с плеч свалилась, когда я выдернул у нее из-под головы свои брюки, делая вид, что беспокоюсь лишь о том, как бы они не промокли. Ключи по-прежнему лежали в кармане, и все мои тревоги развеялись.

Через запотевшее окошко пробивался лунный свет, который отражался от воды, играя огоньками на худощавом лице Эльзы, отчего ее широкая улыбка танцевала, как суденышко на море. Эльза веселилась, и наблюдать за ней было одно удовольствие. Почему же я заподозрил ее в деяниях, которые и в голову ей не приходили? Почему не верил своим глазам?

– Расчеши мне волосы! – приказала она, заранее отблагодарив меня за услугу мокрым шлепком пониже спины и разрешением вытереть себя полотенцем.

Совладать с ее спутанными волосами оказалось мне не под силу, и я облегчал себе задачу с помощью ножниц. Эльза провожала напряженным взглядом каждый завиток, падавший к ее ногам, а я талдычил, чтобы она не вертела головой. И старался не нарушать симметрию, хотя мысли были заняты тем, как бы не поранить ей уши: мне пришло в голову, что я до сих пор толком их не видел. Так я и щелкал ножницами, пока не выстриг два зыбких вопросительных знака, которые повторяли форму ее ушей и только прибавили Эльзе красоты. Чувствуя, что уши оголились, она пощупала волосы и стала ругать меня на чем свет стоит. Я ответил: да какая разница? Все равно этого не увидит никто, кроме меня.

Знаю, я произвожу впечатление умалишенного, но от постоянного страха разоблачения и казни у нас обострялось чувство реальности. Я не мог сутками не раздергивать шторы – это привлекло бы излишнее внимание к моему дому, и Эльзе приходилось передвигаться по-пластунски, как солдату, спасающему свою жизнь, а иногда и замирать где-нибудь в углу, если на горизонте маячила опасность. Мельчайшие детали быта, незаметные для большинства, приобретали для нас огромную важность. Мы оказались в зловещем тумане «а вдруг?». А вдруг в мое отсутствие кто-нибудь подкрадется к дому и станет шпионить под дверью? А вдруг кому-нибудь взбредет в голову проверить наш расход воды? А вдруг кто-нибудь надумает порыться в нашем мусоре? А вдруг соседи увидят через окно, как я, находясь вроде бы в одиночестве, шевелю губами, то есть поддерживаю разговор? Эти зловещие облака были нам и врагами, и друзьями. У меня начинался мандраж, когда требовалось вынести мусор или под покровом ночи развесить на веревке женское белье, да и Эльза, дожидавшаяся меня в пустом доме, боялась дышать. Наше существование оживляли только совместные бытовые заботы, утомительные, скучные, а то и деструктивные для других пар. Закончив очередное дело, мы бросались друг к другу в объятия.

Туалетом мы пользовались строго друг за другом, чтобы спускать воду один раз, а потом я предложил и ванну принимать таким же порядком, на что Эльза отреагировала с присущей ей несокрушимой логикой:

– А почему бы каждому не наполнять ванну только наполовину?

Увидев в этом признак отторжения (мне думалось, она предложит купаться вместе), я с обидой ответил: