В 1867 году у Федора родился сын Алексей, унаследовавший собственность Федора в Славгороде. Своим чередом Алексей в 1896 году дал жизнь Якову.
С первых лет ХХ столетия ярмарка, кормившая почти все село, начала приходить в упадок, а с ней хирели и обслуживающие ремесла. Алексей Федорович, когда дело его отца пришло в запустение, не растерялся, стал гуртовщиком, а затем хлеборобом, и тем жил. Жена его Ирина Семеновна пекла дома мучные изделия частью под твердый заказ, частью сдавала продукцию в торговую сеть. Алексей Федорович решил своих детей учить другим ремеслам, современным и нужным. Поэтому старшему сыну Якову помог приобрести земледельческую профессию. Выучить остальных детей не смог — денег не хватило, да и времена другие настали.
Из этой ветви рода Бараненко (а на самом деле — Муссель-Миргородских) ныне продолжает эстафету Олег Алексеевич Бароненко (фамилия опять трансформировалась), который передал ее сыну Алексею Олеговичу Бароненко. Живут они в Петропавловске-Камчатском (Россия), род занятий — поэзия и фотография.
Некоторое время Федя и Федун жили возле Федора, а потом Федя завел семью. Он так и продолжал заниматься лошадьми, держал конюшню для приезжих, и при ней ветеринара, заготовителя фуража, конюхов. Со временем изготавливал кареты. Он оказался пылким приверженцем спиртного, как и его отец. Дело закончилось трагически. По себе Федя оставил шесть дочек, двое из которых умерли в юности. Сынов у него не было.
Федя и Федун, к сожалению, стали родоначальниками семей с осложненной наследственностью: глухотой, дебильностью, сумасшествием и другими тяжелыми недугами.
За Федором, старшим из братьев, никаких странностей не наблюдалось. Его дети не имело пороков развития. Прасковья Яковлевна не помнила каких-либо упоминаний на эту тему ни по чьему адресу. Она хорошо знала своего дедушку Алексея Федоровича, могучего старика, прекрасно выглядевшего даже в преклонные годы. Помнила и его брата Павла Федоровича, тоже крепыша, добродушного человека с прекрасным чувством юмора. О нем еще будет рассказано.
Говоря сугубо о Якове Алексеевиче в разрезе вопроса о наследственности, уместно вспомнить две легенды, в основе которых если и лежат достоверные факты, то объяснения к ним нет.
Первая легенда утверждает, что в детстве и в юности он страдал лунатизмом, прямо-таки настоящим и стойким. Не просто там ночами выходил из дома и где-то бродил, а делал то, что делают мальчишки в реальности — лазил по деревьям, перемещался по веткам, забирался на скирды, на строения. Даже известен случай, когда он, опасно балансируя, ходил по стропилам под крышу недостроенного отцовского дома. А это очень опасно, ибо стропила — это наклонные балки, опирающиеся на боковые стены, и при потере устойчивости ухватиться там не за что.
С ним даже можно было говорить, но отвечал он неохотно, вяло и буквально общими фразами, как автомат.
Те, кто видел Якова Алексеевича в минуты проявления болезни, рассказывали, что у него появлялась удивительная способность сохранять равновесие, наблюдалась необычайная гибкость тела и буквально нечеловеческое умение цепляться за предметы. Все это вместе удерживало его от падений и травм. Сомнамбулизм казался совсем не опасным лично для Якова Алексеевича, но был сильно тревожным для окружающих, кто этому случайно бывал свидетелем, навевал на них мистический страх.
Тем не менее Ирина Семеновна при развитии приступа у сына просыпалась и следовала за ним, чтобы его никто не испугал, не разбудил в опасной ситуации. Короче, страховала от неприятностей.
Максимум через полчаса Яков Алексеевич возвращался в свою постель, а утром ничего не помнил. Он верил родителям, что его сон иногда протекал с особенностями, и понимал, насколько эти особенности ввергали их в трепет, поэтому старался бороться с сомнамбулизмом. Первое, что было установлено общими усилиями и наблюдениями, это то, что сомнамбулизм чаще проявлялся летом, а зимой снохождение если и случалось, то происходило в доме, без выхода на улицу, оно не было длительным и практически не замечалось домочадцами.
Потом его возраст стал меняться, и он в снохождении начал вести себя соответственно: уже никуда не взбирался, а механически делал то, что и днем, — ходил по полям. С этих пор он понял, что сомнамбулизм — это состояние, при котором сознание человека спит, а тело просыпается и выполняет свои обычные дневные функции. Выводы о том, как ему жить дальше с такой болезнью, пришли сами собой: во-первых, нельзя кому-либо показывать свою уязвимость, а значит, надо спать отдельно от всех; во-вторых, с ним в снохождении ничего страшного не случится — даже если кто-то увидит его в этом состоянии, то не поймет, что перед ним сомнамбула.
Эти выводы определили дальнейший образ жизни Якова Алексеевича, практически он исцелил себя ими. Теперь ни он сам не страдал от лунатизма, ни окружающие не наблюдали его проявления. Более того, окружающие стали думать, что разговоры о его детском снохождении — просто семейные мифы.
Вот этим и вызвана еще одна легенда, гласящая, что Яков Алексеевич с момента женитьбы практически никогда не ночевал в доме. Зимой спал то ли на чердаке сарая, где для этого с осени заготавливалась солома, то ли на сеновале, где хранилось сено для коровы. А с ранней весны и до поздней осени ночевал в степи, в скирдах.
