ПСС. Том 50. Дневники и записные книжки, 1888-1889 гг. - [12]
18 Д. 88. М. Девочки уехали в Тулу. Что-то уж очень глупо (спал д[урно]), колол дрова, убрал, иду завтракать. Отец, помоги мне — мне кажется, что я падаю. Читал Forum — очень плохо, пошел к Hapgood и с ними к Сытину. Дома после обеда Богоявл[енский], такой милый! И Полушин о журнале. — Боюсь, что ничего не выйдет. Письмо от Поши ко мне и Маше. [Вымарано почти две строки.] Нет радости при этом и от этого мне кажется, что это не хорошо. А это неправда. Радость только бывает при ложном добре. А это как роды, как рост. Это не радость, а добро.
Да еще б[ыл] Грот, долго сидел, рассказывал свою философию. Поразительно! обо всем житейском он говорит и думает, как антифилософ, а о теории мысли, чувства он философ. Строит карточные, мысленные домики. И даже некрасивые и неоригинальные, а так, только похоже на философию. Да еще, девочки уехали и не простившись. Я буду плакать, как прадедушка.
19 Д. М. 88. Рано встал. Колол дрова, топлю, иду завтракать. Думал: правительства защищают интересы людей и взыскивают деньги, блюдут за исполнением контрактов денежных. Почему они (правительства) не блюдут за исполнением условий, хоть бы семейных, а главное условий трудовых. Трудовыми условиями я называю вот что: Мы согласились — ты Б. мне носи дрова и хлеб, а я буду тебя учить. Нельзя правительствам — они окажутся виноваты. Но мы можем и должны позвать их к ответу на основании того самого принципа, к[оторый] они выставили и к[оторый] поддерживают. Ходил к Нарgood и к Сытину. Опоздал. Насморк. Вечер читал. Статья Чернышевск[ого] о Дарвине прекрасна. Сила и ясность. С Левой говорили об общем бедствии онанизме и о лжи, под к[оторой] скрывается разврат.
20Д. 88. М. Встал, наколол, топлю, иду завтракать. Мысли ярче мелькают. Прекрасное письмо Тане от американки. Да, надо записывать две вещи: 1) Весь ужас настоящего, 2) признаки сознания этого ужаса. И брать отовсюду. Впрочем, дела пропасть, и журнал, начатое, и нет желанья и я не каюсь. Читал Эпиктета. Превосходно. Еще статью Д. Ж. в Неделе. Ходил к Гр. Колокольцеву за книгами и Кост[еньке] и почтой. Озяб и насморк. Вечер читал.
21 Д. 88. М. Не выходил от насморка, написал письма Бир[юкову], Чертк[ову]. Побеседовал с бедной Юл. Ник. Кашевской и с учителем о том, для чего я прошу разрешения заниматься в школе. Иду завтракать. Читал, спал днем, не выходил. Вечер один.
22 Д. 88. М. Всю ночь не спал от боли печени. Не даром апатия умственная. Встал в 11. Читаю Лескова Колыв[анский] муж, хорошо. А «При детях» прекрасно. — Целый день боли и всю ночь не спал. Приехали девочки, привыкаю к мысли.
23 Д. 88. М. Читал. Ник. Ал. разговоры и такая же дурная ночь.
24Д. 88. М. Посылал за Богоявл[енским]. Грип не проходит еще. Бог[оявленский] очень мил. Не сжег свои корабли и потому вернет[ся] в царство князя мира, а жаль. Вечер тосковал. Ночь получше, но плохо.
25 Д. 88. М. Проснувшись получил извест[ия]: Сережа приехал и внучка родилась. Очень радостно. Не знаю отчего, но радостно. Лопатин не удивляется ни на визиты, ни на Фета. Трескин добродушный, но, правда, что не порядочный. Что это значит порядоч[ный], gentleman? Не знаю, но значит что-то.
Должно быть значит вот что: барии нечаянно, malgré soi.>17 Получил письмо от Алехина, сомневается во мне. Обедали Философо[в] и Шидловская. Маша Петровна рассказывала про общину. Удивительно. Написал письма Алехину, Черткову, Попову (Евг.), от него б[ыло] трогательное письмо. Здоровье лучше. Иду спать.
26 Д. 88. М. Письмо от Хилкова, как и всегда замечательное. Днем читал. Обедали Лизанька и дети. Вечером Мамоновы и др. Тоска началась, раскаянье в своей дурной жизни. Только вечером разговор с Левой, Таней и Машами о жизни — о гордости — отсутствии смирения.
27 Д. 88. М. Встал раньше. Читал статью о календарях. Неужели я вышел весь — не пишется. — Походил по Арб[ату], заснул до обеда. Потом гости Дьяк[ов], Фет, потом Алехин Васильич. Этот лучше. Мы хорошо говорили. Иду спать.
28 Д. 88. М. Приехал Поша. Он мне объявил, что они поцеловались. Всё больше и больше привыкаю. Как им хорошо: стоять на прямом пути и, по всем вероятиям, столько впереди. Как далеко они могут и должны уйти. Хотел писать о соске, но заснул и целый день слабость. Немного походил. После обеда Дунаев, какие-то барышни. [Вымарана одна строка.]Одни люди себя строго судят и других прощают. Другие себя прощают и других судят.
29 Д. 88. М. Очень поздно встал, нездоровилось ночью. Письмо от Джунк[овского] с женой — очень хорошее. Надо писать им. Написал им. Походил. Дома читал и ходил в баню. Хорошо с Левой. Сережа, как волк, как виноватый. Почти жалко его. Но не недоброжелателен. Был Богоявл[енский]. Хорошо с ним беседовал. Письмо Черткова, вызывающее на изложение веры. Отвечу.
30 Д. 88. М. Ужасно д[урно] спал. Начал писать письмо Х[илкову]. Мысли бродят, хочется писать. Думал: простая любовь ко всем — это площадка на спуске. Отдых. А еще. Все добрые дела обо….. Т. е. злые дела прикрыты добрыми именами. Чтоб начать добрые дела, нельзя взять куклы добрых дел и из них переделать настоящие, нельзя из вех переделать живые деревья, а надо выкинуть вехи и посадить живое, и вместо дерева семячко, надо всё начинать сначала. Целый день дома, в упадке духа. К обеду приехал Стахович, сконфуженный — та же грубая шутка, но мне словно жалко б[ыло] его, и я его полюбил. Был еще Грот. Я с ним разговорился о происхождении государства и о том, что нельзя оставить старого, а надо всё сначала. Вечером Сон[я] напала на Б[ирюкова] с М[ашей] и как-то они договорились. Но мне грустно. Потом пришел Немолодышев. Сердит, злопамятен и мелочен. Говорили о внешнем и мелочах. Он оставался при своем, потом сказал о своей тоске, беспомощности, одиночестве и страхе смерти, я узнал себя и мне стало жалко его; я сказал: молитесь Богу, т. е. найдите ту точку, в к[оторую] смотреть помимо людей. Он понял. Он живет в постоянном ужасе смерти. — На нем поразительно ясно то, что с ним, с Сережей и с кучей людей. В университете товарищеская самая либеральная нравственность — фрондировать, никому не кланяться, уважать науку (ну, целый кодекс), нравственность чужая, наклейная. И с ней живется не дурно сначала и как будто подъем. Но проходит время, приложений ее нет, напротив, а самомнение остается то же и погибель. Немол[одышев] страдает тем, что у него нет сознанья своих вин. И все они также снисход[ительны] к себе, и строгость к другим.
