ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты - [7]
Хозяйка мгновенно сообразила вмѣстѣ нездоровье[32] Мари, сестры Каренина, и удаленіе ея послѣднее время отъ свѣта. Толки толстой дамы о томъ, что[33] Вронскій, какъ тѣнь, вездѣ за[34] Анной и его пріѣздъ нынче, когда онъ не былъ званъ,[35] связало всѣ эти замѣчанія.[36]
«Неужели это правда?» думала она.
— Хотите чая? Очень рада васъ видѣть. Вы, я думаю, со всѣми знакомы. А вотъ и Анна, — сказала она самымъ небрежнымъ тономъ, но глаза ея слѣдили за выраженіемъ лица Вронскаго, и ей завидно стало за то[37] чувство и радости и страха, которое выразилось на лицѣ Вронскаго при входѣ Анны.
Анна своимъ обычнымъ твердымъ и необыкновенно легкимъ шагомъ, показывающимъ непривычную въ свѣтскихъ женщинахъ физическую силу, прошла тѣ нѣсколько шаговъ, которые отдѣляли ее отъ хозяйки, и при взглядѣ на Вронскаго, блеснувъ сѣрыми глазами, улыбнулась свѣтлой доброй улыбкой. Она крѣпко пожала протянутыя руки своей крошечной сильной кистью[38] и быстро сѣла.[39] И когда она заговорила своимъ яснымъ, отчетливымъ, безъ одной недоговорки или картавленья голосомъ, всегда чрезвычайно пріятнымъ, но иногда густымъ и какъ бы воркующимъ, нельзя было, глядя на ея удивительныя не костлявыя и не толстыя мраморныя плечи, локти и грудь, на[40] оконечности, ловкую силу движеній и простоту и ясность пріемовъ, не признать въ ней, несмотря на некрасивую небольшую[41] голову, нельзя было не признать ее привлекательною. На поклонъ[42] Вронскаго она отвѣчала только наклоненіемъ[43] головы,[44] но слегка покраснѣла и обратилась къ хозяйкѣ:
— Алексѣй не могъ раньше пріѣхать, а я дожидалась его и очень жалѣю.
Она смотрѣла на[45] входившаго мужа. Онъ съ тѣмъ наклоненіемъ головы, которое указываетъ на умственное напряженiе, подходилъ лѣнивымъ шагомъ къ хозяйкѣ.[46]
Алексѣй Александровичъ не пользовался[47] общимъ всѣмъ людямъ удобствомъ серьезнаго отношенія къ себѣ ближнихъ. Алексѣй Александровичъ, кромѣ того, сверхъ общаго всѣмъ занятымъ мыслью людямъ, имѣлъ еще для свѣта несчастіе носить на своемъ лицѣ слишкомъ ясно вывѣску сердечной доброты и невинности. Онъ часто улыбался улыбкой, морщившей углы его глазъ, и потому еще болѣе имѣлъ видъ ученого чудака или дурачка, смотря по степени ума тѣхъ, кто судилъ о немъ.
Алексѣй Александровичъ былъ человѣкъ страстно занятый своимъ дѣломъ и потому разсѣянный и не блестящій въ обществѣ. То сужденіе, которое высказала о немъ толстая дама, было очень естественно.
* № 2 (рук. № 3).
<2-я часть.>
I.
[48]Пріѣхавъ изъ оперы, хозяйка только успѣла въ уборной опудрить свое худое, тонкое лицо и[49] худощавую шею и грудь, стереть эту пудру, подобрать выбившуюся прядь волосъ, приказать чай въ большой гостиной и вызвать мужа изъ кабинета, какъ ужъ одна за другой стали подъѣзжать кареты,[50] и гости, дамы, мущины, выходили на широкій подъѣздъ, и огромный швейцаръ беззвучно отворялъ огромную стеклянную дверь, пропуская мимо себя пріѣзжавшихъ. Это былъ небольшой избранный кружокъ петербургскаго общества, случайно собравшійся пить чай послѣ оперы у Княгини[51] Тверской, прозванной въ свѣтѣ Княгиней[52] Нана.[53]
Почти въ одно и тоже время хозяйка съ освѣженной прической и лицомъ вышла изъ одной двери и гости изъ другой въ большую гостиную съ темными cтѣнами, глубокими пушистыми коврами и ярко освѣщеннымъ столомъ, блестѣвшимъ бѣлизною скатерти, серебрянаго самовара и чайнаго прибора. Хозяйка сѣла за самоваръ, сняла перчатки и, отставивъ розовый мезинчикъ, повертывала кранъ, подставивъ чайникъ, и, передвигая стулья и кресла съ помощью незамѣтныхъ въ тѣни лакеевъ, общество собралось у самовара и на противуположномъ концѣ, около красивой дамы въ черномъ бархатѣ и съ черными рѣзкими бровями. Разговоръ, какъ и всегда въ первыя минуты, дробился, перебиваемый привѣтствіями, предложеніемъ чая, шутками, какъ бы отъискивая, на чемъ остановиться.
— Она необыкновенно хороша, какъ актриса; видно что она изучила Каульбаха, — говорилъ дипломатъ.
— Ахъ, пожалуйста, не будемъ говорить про Нильсонъ. Про нее нельзя сказать ничего новаго, — сказала толстая бѣлокурая дама, вся бѣлая, безъ бровей и безъ глазъ.
— Вамъ будетъ покойнѣе на этомъ креслѣ, — перебила хозяйка.
— Разскажите мнѣ что-нибудь[54] забавное, — говорилъ женскій голосъ.
— Но вы не велѣли говорить ничего злаго. Говорятъ, что злое и смѣшное несовмѣстимы, но я попробую. Дайте тему.[55]
— Какъ вамъ понравилась Нильсонъ, Графиня? — сказалъ хозяинъ, подходя къ толстой и[56] бѣлокурой дамѣ.
— Ахъ, можно ли такъ подкрадываться. Какъ вы меня испугали, — отвѣчала она, подавая ему руку въ перчаткѣ, которую она не снимала, зная что рука красна.[57] — Не говорите, пожалуйста, про оперу со мной. Вы ничего не понимаете въ оперѣ. Лучше я спущусь до васъ и буду говорить съ вами про ваши маіолики и гравюры. Ну, что за сокровища вы купили послѣдній разъ на толкучкѣ? Они, какъ ихъ зовутъ, — эти, знаете, богачи банкиры Шпигельцы — они насъ звали съ мужемъ, и мнѣ сказывали, что соусъ стоилъ 1000 рублей; надо было ихъ позвать, и я сдѣлала соусъ на 85 копѣекъ, и всѣ были очень довольны. Я не могу дѣлать 1000 рублевыхъ соусовъ.
