Псковская судная грамота и I Литовский Статут - [21]
Судебные прецеденты, по-видимому, нашли отражение и в Псковской Судной грамоте. Так, по мнению М. М. Исаева, ст. 98, посвященная вопросу о преступном и непреступном убийстве, имеет характер типичного прецедента[355].
В качестве второй своей составляющей (помимо грамот Александра и Константина) Грамота называет псковские «пошлины» – местные обычаи; источник этот представляется возможным отнести к основному, преобладающему.
По мысли В. С. Соловьева, исторически сложилось «два основных источника права» – «стихийное творчество народного духа» и «свободная воля отдельных лиц»[356]. Письменное право вырастало из обычая: «на место неписаной живой нормы обычного права являлось письменное установленное право, а вместе с тем слагалось и представление о нарушении права как о нарушении буквы закона»[357]. Основным источником Псковской Судной грамоты в силу вечевого устройства земли была именно «стихийная воля народного духа»[358]. Княжая власть не могла создать особой системы права, отличной от права народного и построенной на иных началах[359]. «Княжое право есть, в сущности, форма и разновидность народного права…»[360] Вместе с тем княжеская власть оказывала определенное воздействие на правовые отношения. Важнейшее проявление княжеской законодательной инициативы (как, например, в Русской Правде) – издание церковных уставов, установление денежных штрафов[361].
Так было не только на Руси; применительно к Чехии XII в. Ф. Ф. Зигель писал: «Юридические обычаи не представляли собой нечто сложившееся, поэтому князь своею уставною деятельностью восполнял обычаи, придавал им определенность и точность»[362].
На вечевое законотворчество указывает ст. 108 Псковской Судной грамоты: «А которой строке пошлинной грамоты нет, и посадником доложить господина Пскова на вечи, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте нелюба будет гоcподину Пскову, ино та строка волно выписать вонь из грамот»[363].
Данное положение Грамоты перекликается со ст. 1, р. VI I Литовского Статута: «А которых бы артикулов не было ещо в тых правах выписано, тогды тое право маеть сужоно быти водлуг старого обычая, а напотом на вальном сойме тот члонок иный, чого потреба вкажеть, маеть уписано быти»[364].
Таким образом, I Литовский Статут, несмотря на примат письменных законов, позволяет отправлять правосудие согласно старому обычаю, в случае если в Статуте не окажется соответствующей статьи.
В достатутовый период правовые отношения Великого княжества Литовского регулировались во многом «земским правом» – юридическими нормами, на основе местных обычаев. Часто ссылается на «земское право» и I Литовский Статут. Так, например, ст. 19, р. VI, озаглавленная «Мещане всих мест за раны и за головщины селяном права мают достояти», гласит: «Тэж уставуем, иж мещане мест наших и духовных и светских, за раны и за головщины людем селяном нашим и подданых наших правом земским мають справедливость чинити»[365]. «Право нашое земли» упоминается уже в «Привилегии евреям Витовта Великого» 1388 г.[366]
О значительном влиянии обычного права на законодательство Великого княжества и Литовские Статуты писал один из первых исследователей И. Данилович[367].
До издания I Литовского Статута для правовой ситуации в Великом княжестве Литовском была характерна осведомленность людей о правовых нормах, их содержании[368]. Широко бытовали правовые афоризмы, как, например, «кождый винный не отказует у праве» (неявка в суд – пригрыш дела), «хто ся на сведомье не шлет, тот речь свою тратит» (отказ от «сведомья» («свода» Русской Правды) – утрата права на вещь (лицо), «хто без пригоды кого сожжет, тот сам огну годен»[369].
По мнению С. Борисенка, в достатутовый период господствовало «старое земское право», которому следует отдать предпочтение как источнику I Литовского Статута[370].
О том, что нормы Псковской Судной грамоты бытовали в форме правовых обычаев, говорит то обстоятельство, что берестяные грамоты XII–XIV вв. наполняют этот памятник права «живым, конкретным содержанием»[371].
В историографии поднимался вопрос о «национальной» принадлежности норм обычного права, послуживших источником I Литовского Статута. Попытаемся осветить эту проблему, оставив в стороне «украинский» и «белорусский» характер Статута[372]. По справедливому замечанию В. И. Пичеты, «в этих спорах, были ли Статуты 1529 и 1566 гг. белорусского или украинского происхождения» присутствуют «наличие национализма и неисторичность»[373].
Основной проблемой, на наш взгляд, является соотношение русского (древнерусского) и литовского права.
В историографии XIX в., как указывалось выше, признавалось своеобразие собственно литовского права и его влияние на законодательство Великого княжества.
