Псковская судная грамота и I Литовский Статут - [13]
В целом же появление такого преступления, как «ябедничество», и в восточнорусских, и в западнорусских землях свидетельствует, на наш взгляд, о параллельном развитии и сходных кризисных явлениях в правоотношениях. «Осочене» I Литовского Статута следует понимать не только лишь как наказание за клевету, связанное с оживлением римского права в эпоху Возрождения[217], но и соотнести с восточнорусским «ябедничеством».
«Ябедничество» не являлось исключительно лишь новгородским явлением, но весьма красноречивое свидетельство новгородского летописца дает основания предположить, что оно пустило глубокие корни в Новгородской республике и приняло там наиболее грубые, насильственные формы. О. В. Мартышин полагает, что «ябедничество» как уголовное преступление с ответственностью за это деяние оформилось еще до падения новгородской независимости. По мнению автора, «тон летописи позволяет предположить, что ябедничество подвергалось не одному только моральному осуждению»[218].
Вообще же, в Новгородской земле к моменту падения ее независимости широкое распространение получили различные противоправные явления. В 1475 г. великий князь Иван Васильевич предпринял мирный поход на Новгород и в ноябре того же года во время «городищенского стояния» судил суд как глава единого Русского государства[219]. Быть может, как судебный прецедент «ябедничество» и возникло именно во время «городищенского стояния», а впоследствии было внесено кодификаторами в первый общерусский Судебник.
Наши изыскания позволяют выдвинуть ряд новых положений.
Во-первых, деятельность славянских «соков» находит близкие аналогии с функциями древних англосаксонских «шерифов». Как представляется, необходим более глубокий сравнительный анализ институтов средневековых «шерифов» и «соков».
Во-вторых, можно предполагать, что древнерусские «ябедники» были не только лишь княжескими должностными лицами, но выполняли также роль частных поверенных, представителей сторон, являлись общинными должностными лицами.
В-третьих, «ябедничество» Судебника 1497 г. представляется особым видом уголовного преступления[220], а именно вымогательством, грабежом, разбоем, сопряженным с ложным обвинением, откровенным насилием, а также подделкой документов. Именно поэтому в Судебнике «ябедничество» стоит в одном ряду с другими «лихими делами» и карается смертной казнью[221].
C обвинением и судом связан и термин «извод» Русской Правды. Статья 15 (Кр. ред.) говорит об «изводе пред 12 человека». «Извод» известен и Псковской Судной грамоте. Ст. 54 памятника гласит: «А штобы и по суду или у креста поставить своего истца у кого купил, ино суд с тем человеком, кто искал, а тот прорка (порука) кто извод поставил»[222].
I Литовскому Статуту известен термин «звод», употребленный единожды в ст. 11, р. III «О звод шляхетства», устанавливающей порядок принадлежности к шляхетскому сословию. Способом доказательства является присяга: «И мают тые бояре, которых он поставить, при нем присягнути иж он есть з роду шляхтич»[223]. «Доказать» здесь значит «вывести»: «…мает при нем присягнути, иж есть з роду шляхтич; тыми ся мает вывести», «вывести перед врадом (судом) шляхетство свое»[224]. Глагол «вывести» в значении «доказать» употребляется в I Статуте неоднократно.
В Псковской Судной грамоте широко распространен глагол «извести». Так, например: «О лешеи земли будет суд, а положат грамоты и двои на одну землю, а зайдут грамоты за грамоты, а истца оба возьмут межников, да оба изведуться по своим грамотам, да перед господою ставши межником межничество сьимут ино им присужати поле»[225].
«Извести» в Грамоте по смысловому значению означает «доказать». Такого мнения о глаголе «извести» Псковской Судной грамоты придерживался В. О. Ключевский[226].
Итак, «извод» Псковской Судной грамоты, как и «звод» I Литовского Статута, несет на себе признаки оправдательной присяги («у креста поставить своего истца»). По Грамоте снявший с себя подозрения становится поручителем в том, что новый ответчик явится в суд («а тот порука кто извод поставил»)[227]. «Извод» – «звод» Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута подтверждает точку зрения на «извод» Русской Правды как институт, связанный с соприсяжничеством, коллективной оправдательной присягой.
«Извод» как понятие, тождественное своду, выступает в Двинской уставной грамоте: «А кто у кого познает, что татебное, он с себя сведет до десяти изводов… нолны до чеклого татя…»[228]. Однако можно допустить, что здесь допущена ошибка по причине сходства этих терминов.
Русская Правда гласит: «Аже где взыщет на друзе проче, а он ся запирати почнеть, то ити ему на извод пред 12 человека (мужа); да аще будет обидя не вдал будет достоино ему свои скот, а за обиду 3 гривне»
