Психофильм русской революции - [60]

Сформировалась государственная стража, называемая вартою, формировались и гетманские войска. Но они не имели преемственности с русскими: и форма и чины были другие, а сечевые стрельцы имели уже больше петлюровскую идеологию. Все это было уже поздно, ибо немцы слабели, и чувствовалось их скорое поражение на западе. Появлялось уже предательство в гетманских войсках. В них пробуждался большевистский дух. Изменила бригада Бальбачана, Нагиев переходил от одних авантюр к другим.

Осенью облака сгустились: немцы начали проигрывать кампанию и, заразившись русскою революцией, стали валиться сами. Гетман сделал было шахматный ход, объявив русскую ориентацию. Но это было поздно, ему не поверили. Немцы сейчас же наказали его: спустили с цепи собаку, выпустив Петлюру из тюрьмы, и натравили его на гетмана.

Курс гетмана был неустойчив и очень считался с германскими интересами.

Когда был выпущен Петлюра, немцы одновременно поддерживали и его и гетмана. Петлюра соединился с галицийскими войсками и пользовался поддержкою поляков. В ноябре 1918 года начались бои между гетмановскими и петлюровскими войсками при полном нейтралитете германцев. Очень скоро петлюровское восстание охватило всю Украину. Снова была уничтожена собственность, и шли всюду разбои. Захватывали города, жгли помещичьи усадьбы и совершали еврейские погромы. А германцы сами шатались, разлагались, и последние дни их были тяжелы. Их разоружали крестьянские банды, и они едва ушли из Украины. И у них уже был совет солдатских депутатов и группа спартаковцев. Они братались с русскими революционными элементами и продавали военное имущество.

За время гетмана в Киеве формировались отряды Добровольческой, Южной и Астраханской армии, которые посылались к Деникину и Крас -нову. Также содействовали и отъезду отдельных офицеров. В конце своего владычества гетман стал формировать добровольческие отряды и для себя, но это было уже безнадежно.

Во времена гетмана Милюков с группою своих людей, бывших кадетов, затем склонившихся к эсерам, перекочевал в Киев. Были у них и трения с немцами, и одно время его даже хотели удалить из Киева. Я жил тогда в своем имении под Киевом, которое привел до некоторой степени в порядок после предшествующих погромов керенцев и петлюровцев. Однажды я встречаюсь с профессором Краснопольским, жившим в Борисполе, и он говорит мне: «Не хотите ли завтра в Киеве поиграть квартет?» Я был виолончелист и любил играть ансамбль. Я, конечно, с удовольствием согласился.

- А квартет-то будет с Милюковым! - сказал он.

Я изобразил знак вопроса.

- Да-да... с тем самым, с Павел Николаевичем. Он ведь играет первую скрипку.

В назначенный час я явился в штаб-квартиру Милюкова. Здесь жила целая компания людей высокоинтеллигентных, глубоко образованных, все с известными именами. Они жили культурной жизнью. В парах революции и переворотов они не забыли тех тонких эстетических удовольствий, которые давала классическая музыка.

Мы познакомились и заиграли квартет. Милюков вполне хорошо играл.

Потом мы вели беседу, и я должен признаться, что Милюков был обаятельным человеком и меня совершенно очаровал как личность. Бросая на него украдкой взгляд, как на человека совершенно чуждой мне идеологии, я не мог понять, почему он создал этот кровавый и безумный карнавал, который называется революцией.

В обществе была интересная средних лет дама, которую звали Марией Владимировной. Я, не зная, кто она, принял ее за жену Милюкова.

Мы как-то с нею заговорили, и она вдруг мне сказала:

- А я ведь вас давно знаю, Николай Васильевич!

Я изумился.

- А помните Челябинск и октябрь 1905 года?

Я продолжал не понимать, в чем дело.

Оказывается, что это была не жена Милюкова, а жена бывшего товарища министра времен Керенского, Степанова, которая, кажется, с ним разошлась...

- Я - дочь Владимира Корнильевича Покровского! Помните?

- Ну как же!

По ассоциации передвинулся психофильм на 13 лет назад, и начертилось на нем лежавшее в архивах памяти.

1905 год. Такой же подлый, как и теперь. Такое же безумие людское. И те же кадеты. Я врач, командированный на чумную эпидемию в Маньчжурию и временно задержавшийся в резерве в Челябинске. Октябрь. День осуществления революционной весны слабоумного русского князя Святополк-Мирского. Светлый праздник свободы манифе -ста 17 октября, неожиданно превратившийся в душе истинно русских людей и черносотенцев в еврейский погром.

Прорвалась еврейская молодежь и, прежде времени открыв свои карты, возмутила своими манифестациями твердый в русских традициях сибирский элемент. На моих глазах развился этот погром по всем правилам, как он происходит всегда и всюду. Летели перины на улицу, вился белыми снежинками пух и вылетел на улицу из окна разбитый рояль. Вся главная улица была забросана бумагами, тканями, разными вещами. Но людей пока не убивали. По тротуарам в восторге стояла сибирская публика и смаковала, как «истинно русские люди разделали жидов». На заборах праздник приветствовали мальчишки, забавлявшиеся невиданным зрелищем.

На второй день погрома, стоя на улице, я заметил, как быстро приближается толпа, гонящая окровавленного человека, и настигла его в тот момент, когда он упал. То, что произошло на моих глазах, было тождественно со сценой, когда стая гончих собак раздирает зайца. Я бросился в толпу и спас человека. Мне удалось увезти его в больницу, но по дороге меня догнала толпа, и я за то, что спасал человека, которого приняли за революционера, был тяжко изранен и брошен на улице, как убитый.