Псих против мафии - [11]

Однако сейчас сообщение Кольцова было более чем серьезным. В этот день среди посетителей пивного бара зашел разговор об убийстве Вагифа и его подручного. И вечно полупьяный слесарь-сантехник Володька, часто забегавший попить пивка после очередного устранения протечки, заспорил со своими собутыльниками об обстоятельствах убийства кавказцев. Какой-то тип клялся и божился, что убийц было трое. Тогда, в горячке спора, Володька-слесарь ляпнул, что преступник был один и он это знает точно, поскольку видел все собственными глазами. Но тут же спохватился, что сболтнул лишнее, перестал спорить и поспешил уйти, даже отвергнув соблазнительное предложение знакомого мужика распить с ним четвертинку водки. Такого с Володькой ещё не случалось, и Кольцов справедливо предположил, что слесарь действительно был свидетелем убийства и теперь раскаивается в своей болтливости.

Ильин посмотрел на записанный адрес служебной комнаты, где обычно сидел Володька с другими слесарями. Надо было отправляться туда и везти Володьку в милицию, пусть расскажет, что видел в ту ночь. Только вряд ли, опасаясь расправы, он станет откровенничать.

Конечно, Ильин все ещё испытывал обиду на Кондратова за то, что тот не счел нужным проинформировать его о состоявшейся сходке, но все же решил сообщить ему о возможном очевидце убийства кавказцев. К тому же Кондратов с его высоким ростом и мощной фигурой был незаменим, когда приходилось вытягивать из человека необходимые сведения. Предвкушая удачу, Кондратов пообещал приехать через полчаса, попросив до его появления слесаря-сантехника не трогать. Ильин согласился, зная, страсть Кондратова оказывать на человека психологическое давление.

Ильину нравились эти мини-спектакли, мастерски разыгрываемые обладавшим актерским талантом сыщиком МУРа.

Дождавшись Кондратова, Ильин сел в его машину, и минут через десять они уже подъезжали к торцу здания, где в полуподвальном помещении находилась комната-мастерская слесарей-сантехников. Им повезло: Володька оказался на месте и сидел с приятелем перед стоявшей на верстаке с тисками початой бутылкой водки и разорванной на куски сушеной воблой.

Удостоверившись, что перед ними тот самый слесарь, Кондратов сразу пошел в психическую атаку. Достав наручники, он принялся жонглировать ими, как в цирке, прямо перед носом у слесаря. И тот, словно завороженный, смотрел не на Кондратова, а на блестящий твердый металл, сверкающий в опасной близости от его лица.

— Ну вставай, сынок, доигрался хрен на скрипке. Давай сюда руки, «браслеты» тебе пойдут, — скомандовал Кондратов.

Ильин понял, что пора вмешиваться, входить в роль «доброго» следователя:

— Постой, Кондратов. Стыдно же мужику будет, когда мы его в наручниках поведем по улице. Он же не отпетый преступник!

Обрадованный неожиданной поддержкой, Володька оживился:

— Ребята, да вы что? С кем-то меня спутали. Я-то знаю, что ни в чем не виноват!

— Ага, забыл?! — почему-то обрадованно спросил Кондратов. — Но не волнуйся, мы тебе напомним! Поехали в отделение, там поговорим! Как пойдешь: в наручниках или без?

— Без них, конечно, — покорно согласился Володька, и Кондратов понял, что этого выпившего, насмерть перепуганного мужика они быстро сломают.

Уже выходя из подвала, Володька повернулся к своему напарнику:

— Слышь, Михаил, ты мою долю-то оставь, не выпей, смотри. Они там в милиции быстро разберутся и меня выпустят. Я ни в чем не виноват.

— Все вы так говорите, а потом приземляетесь на нары на долгие годы, — прервал Володьку Кондратов. — Давай шагай. — И, ставя последнюю точку, Кондратов грубо подтолкнул Володьку к выходу.

Володька шел покорно, безропотно подчиняясь чужой казенной воле.

«Это интеллигенция по наивности начинает кричать о правах человека и законности, а рабочие и крестьяне знают, что с властью надо ладить и зазря свой хребет под удары судьбы не подставлять», — думал Ильин, глядя на сгорбленную неизбежной несправедливостью спину Володьки.

Введя задержанного в кабинет, Кондратов сразу приступил к делу:

— Послушай, времени у меня мало. Я — подполковник Кондратов из МУРа. Слышал об этом заведении? Раз уж меня из-за такого, как ты, побеспокоили, то будь любезен, не тяни резину. Вот тебе бумага, авторучка. Давай садись и пиши!

— А что писать?

— Ты меня спрашиваешь? Пиши, как стал соучастником убийства кавказцев в палатке.

— Да вы что?! Совсем оборзели? Никого я не убивал!

— А я и не говорю, что ты стрелял. Я спрашиваю, как ты стал соучастником убийства. Меня вот конкретно интересует, куда вы со своим дружком, расстрелявшим кавказцев, после убийства пошли: к тебе или к нему и где он пистолет спрятал?

— Да не знаю я этого мужика. Честное слово, не знаю! Я сам страху тем вечером натерпелся. Он после того, как этих двух «азеров» застрелил, повернулся и на меня пистоль свой навел. Я уж думал, каюк мне. Говорю ему: «Браток, я-то тут ни при чем. Меня-то за что?» Ну он и говорит: «Ладно, живи, алкаш, дальше, если тебе самому такая жизнь не надоела». Повернулся и зашагал прочь. Еще два раза оглянулся. И как только он завернул за угол, я опрометью помчался в другую сторону. Веришь, нет ли, но я и в молодые годы в армии так не бегал, хотя там старшина у нас был хохол Фомченко. Не приведи Господь под началом такого деспота служить.