Псевдонимы русского зарубежья - [174]

.

Зорко оберегая интересы журнала, Прегель видела в нем сугубо суверенное творческое пространство, единичный текстовой феномен, на который ни у кого нет права посягать. По-видимому, не желая создавать прецедента, чтобы материалы, напечатанные в «Новоселье», воспроизводились где-то и кем-то еще, она стремилась предохранить их от перепечаток и дублирования. Именно этой стратегической задачей, нужно полагать, было продиктовано ее разгневанное письмо от 24 октября 1945 г. (с некоторым, впрочем, ощутимым налетом не до конца искренней разгневанности), адресованное в Париж П. Ставрову, тогдашнему председателю Объединения русских эмигрантских писателей[751]. Причиной письма послужило то, что парижская газета «Советский патриот» в № 45 от 31 августа 1945 г. перепечатала очерк Л. Зурова «Аушвиц», опубликованный в том же году в 21-й книжке «Новоселья». В этом письме Прегель писала:

Дорогой Перикл Ставрович, только что купила номер «Советского патриота» и к удивлению и ужасу увидела в нем рассказ Зурова «Аушвиц».

Очень прошу Вас передать всем, всем, всем, чтобы этого не делали. До США всë доходит, и журнал впервые за все эти годы выглядит глупо и смешно. Нам перепечатки не нужны. Об этом и речи быть не может! Не знаю, почему в Париже считают, что Америка отделена от «цивилизованного» мира.

Простите ради Бога за беспокойство, но Вы как председатель объединения должны мне в этом помочь. Позавчера написала Вам подробное письмо.

С самым искренним приветом

Ваша S. Pregel-Breyner[752]

Несмотря на то что за несколько дней до этого письма, 19 октября, она сама же сообщала В. Н. Буниной о читательском успехе «Аушвица», о том, что «газеты его перепечатали», и оценивала данный факт как исключительно положительный («Это хорошо. Такое должны все прочесть»)[753], на уровне, так сказать, «официальном» охоту к заимствованиям из «Новоселья» следовало, на ее взгляд, с самого начала пресечь. Только этим можно объяснить несколько театрально обставленную («к удивлению и ужасу увидела») бурю в стакане воды, поднятую Прегель, поводом для которой послужила обычная в журналистской практике перепечатка материалов из другого газетного или журнального органа. Совершенно понятно, что «Советский патриот» никак не мог быть ею куплен «только что», о чем говорится в письме: между выходом газеты с очерком Зурова в свет и датой написания письма прошло почти два месяца. На самом деле о перепечатке «Аушвица» Прегель узнала от М. Слонима – трудно себе представить, чтобы кто-то взялся торговать главной просоветской газетой европейской диаспоры в США. Впрочем, и эта мелкая «хитрость», и весь противоречивый антураж письма не могут бросить тень на главную цель Прегель-редактора – сохранить в неприкосновенности уникальность «Новоселья».

С момента своего возникновения журнал внятно ориентировался не только на антифашистскую идеологию, но и на патриотические российские ценности, и это провело решительную грань между Прегель и той частью эмиграции, которая, отличаясь не меньшим, нежели она, либерализмом, в отношении к Советскому Союзу занимала куда более жесткие и непримиримые позиции. Так, например, в письме к Н. Евреинову от 17 августа 1945 г. Прегель писала:

Что касается Зензинова, Николаевского, то я с ними не встречаюсь. Сами понимаете почему. «Новоселье» заняло позицию, которая им не по душе. А мне их – буквально отвратна.

Странно, бывшие «аристократы» стали патриотами, а «бывшие» социалисты оскандалились…[754]

Забегая вперед, скажем, что откровенно советофильские настроения «Новоселья» в будущем оттолкнут от него эмигрантов второй волны, «ди-пишников», не разделявших политических иллюзий редактора и журнала в целом. Позднее, 14 апреля 1946 г., Прегель писала тому же Евреинову:

«Новоселье» по-прежнему неприемлемо для известной части новой эмиграции[755].

Новый журнал, по словам сотрудничавшего в нем М. Слонима, занял «твердую оборонческую позицию»[756]. Советофильство Прегель в значительной мере основывалось на подъеме патриотических чувств и российской национальной идентификации, которые с невиданной силой пробудила у эмигрантов Вторая мировая война. В сознании «новоселов» складывалась картина послевоенного мира, в которой доминировала вера в то, что победа над фашизмом должна привести к гуманизации самих победителей. Прегель, вне всякого сомнения, была одной из тех, кто – с теми или иными оговорками – верил в этот «сладостный обман». Отсюда, кстати сказать, прорывающиеся у нее временами негодующие интонации против «Нового русского слова», чья политическая ориентация была однозначно проамериканской и, стало быть, антикоммунистической. Так, например, в письме к В. В. Сухомлину от 8 сентября 1945 г. она писала об этой газете как «испоганившейся», которая безоговорочно поддержала американскую ноту против суда над командующим югославской армией генералом Д. Михайловичем, круто разошедшимся с коммунистическим режимом[757]. При этом заметим, что в «Новом русском слове» и тогда, и потом, равно как и в другой русскоязычной нью-йоркской газете, просоветском «Русском голосе», регулярно появлялась информация о выходе «Новоселья» (это, впрочем, указывало не столько на единство взглядов, сколько на финансовую заинтересованность газеты: размещавшиеся в ней объявления были, разумеется, не бесплатными и приносили прибыль), а некоторые авторы «Нового русского слова» являлись одновременно и авторами «Новоселья» и пр.