Прыжок - [15]

— Ну тебя к псу!

V

Утром, мотая ярой рыжей мордой, набежало солнце. Прыснули наземь пачками лучи золотые — добрую порцию рабочего зуда влили в жилы человечьи.

В райкоме заседание агитколлегии Докладчик — агитпроп Семенов. Нинка протокол строчит. Джега в блокноте быстро-быстро карандашом дрыгает. Вокруг еще четыре-пять человек. За стеной машиночный стрекот, через дверь говор, беготня. Откуда-то доносится тонкий срывающийся голосок:

— Да поймите-ж-же, товарищи, ведь этож-же определенное свинство.

Потом спокойный басок.

— Не бузи, товарищ.

Но фистула волнуется:

— Определенное свинство… и я наперед заявляю.

И опять добродушный и спокойный басок:

— Заткнись, друг.

Дверь в комнату приоткрылась. В щель вдвинулась черная стриженая голова, а черед нее врезалась частая машиночная дробь.

— Слышь, Семенов, кончай, помещение нужно.

Семенов неторопливо бросает:

— Сейчас. Закрой дверь.

Ровный, спокойный припечатал он мысли их через пальцы нинкины ж белому листу бумаги. Была у Семенова мертвая хватка на слова, души и дела людские. Умел он в один миг взвеешь каждого целиком с потрохами и косточками, возможностями и сомнениями. Поглядев, подавал Семенов руку, и было похоже как будто — держа человека за руку, взвешивает он всего его на ладони. И либо принимал человека Семенов и высасывал все, что он дать может, либо отбрасывал и уже больше никогда о нем не вспоминал. И Семенов редко ошибался. Ребята посылали к нему сомнительных людей, как к врачу-специалисту посылают сомнительных пациентов.

Не торопясь, докончив то, что он считал нужным кончить, положил Семенов сухую руку на стол и встал.

— Кончили, товарищи!

Встали и остальные. Семенов к Джеге:

— Обрати внимание у себя в коллективе на подготовку смены при отпусках. У нас привыкли, уходя, все бросать и распускать узду недели за три до отпуска. Не позволяй ломать работы.

Из райкома вывалились начиненные энергией и налитые рабочим соком. Шли солнечной стороной, поснимав шапки. За разговорами не заметили, как дошли до завода.

В коллективе народу понабилось. Увидя Джегу, насели со всех сторон. Джега головой покрутил.

— Стой, не все разом, по очереди.

Степан подсел первым. Поправил съехавшие на нос очки, скосил близорукие добрые глаза, негромко заговорил:

— Помнишь, Джега. Я тут хотел с тобой, это самое, серьезно поговорить. У меня, понимаешь, чего-то с профтехкружком слабовато. Я, что ли, не сумел их заинтересовать, или ребята развихлялись, но факт — кружок слабо посещается. Я, понимаешь, думаю, что тут дело ясное: не можем мы без определенной комнаты, без пособия, без денег вести интересно занятия: я, понимаешь, готов принять на себя некоторую вину, но, это самое, трудно, понимаешь, трудно работать при таких условиях.

Мишка Поспелов, щелкая кедровыми орешками, подсел.

— Что, Степан, запорол с кружком?

Степа покраснел, дернул рукой очки.

— Не треплись, Мишка, и не мешай.

Джега положил руку на стол.

— Я думаю, Степа, мы вот что сделаем. В кассе коллектива ни копья, но пособия мы даром достанем в губоно у Спирова и в губпрофсовете. Потом надо хорошего лектора, ну, скажем, возьми Игнатьева. Теперь назначим сбор, предположим, в пятницу. Напиши плакаты, да побольше, расклей по цехам, в проходной, в клубе. Кроме всего прочего, сколько нас здесь? — семь душ. Ну, вот! Каждый из нас не только сам придет, но приведет с собой еще двоих. Есть такое дело? Итого двадцать один человек. Пока остановимся на этом. А потом придумаем, что дальше делать.

Степа радостно заерзал на стуле.

— Ты вот что, дай-ка мне сейчас записку, я побегу к Спирову.

Джега быстро набросал несколько слов. Складывая записку, он уже говорил с кем-то, перегнувшимся к нему через край стола. Рявкнул телефон. Коллектив наполнялся все новыми посетителями.

К вечеру почуял Джега — тяжелеет голова и в левом виске постукивает. Досадливо поморщился. Осталось это после контузии на фронте. Раз в полтора-два месяца страшная головная боль валила Джегу замертво в постель. Лекарств против этого никаких — разве что тишина… Сегодня не хотел Джега сдаваться, но постукивание перекинулось на второй висок. Он стал мучительно поводить левым глазом.

Петька приметил, понял, в чем дело, бросил строчить, заправил свой блокнот в карман и кивнул Джеге:

— Айда домой без проволочки. Собирай монатки!

Заботливо уложил джегин портфель, шапку ему перекинул, вытащил насильно из-за стола, разлучив с долговязым парнем. До дому шли медленно, молча. У калитки Петька осторожно пожал Джеге руку:

— Ну, выздоравливай, да не скучай, парень.

У себя Джега не зажигал огня, улегся, не раздеваясь, в постель и сразу погрузился в тяжелое забытье. Мысли сбились в кучу, как стадо овец перед грозой. Открылась черная зияющая яма — ничего в ней, кроме мути и мертвой пустоты.

Сколько времени прошло в этом тупом оцепенении, не знал. Сквозь стукотню в голове услышал другое постукивание. Не понял сперва, потом с трудом дошло до сознания, что стучат в дверь.

Двинул налитой болью головой. Промычал что-то. На пороге Юлочка. Закачалась постель. Скрипнув зубами, сел на край. Комната ходуном заходила. Потолок прямо на голову плюхнулся. Табуретка в один угол прыгнула, в другой, завертелась, вместе со столом ножками сцепившись. Потом все, перемешавшись, ахнуло в темную дыру и скрылось из глаз. Застонав, рухнул Джега на кровать, а когда открыл глаза, встретил в упор заботливый взгляд васильковых глаз.