Прямая речь - [3]

Артисты редко говорят — образ. Вы не услышите: «Я работаю над образом». Разве что в ироническом плане: «Здесь я от образа, а здесь — от себя». Такое впечатление, что технику работы актера кто-то за него выдумал. Может быть, классики… У каждого есть свои секреты. Высоцкий, например, приезжал на спектакль за пятнадцать минут до начала. И это не значит, что он играл плохо. Часто зрители спрашивают: «Как вы целуетесь на сцене? Как смеетесь, плачете?» Недавно по телевизору Маргарита Терехова очень легко и грациозно показывала, как это делается. Просто взяла и расхохоталась, и хохотала до тех пор, пока за кулисой ей не сказали: «Стоп. А теперь заплачьте». Она села, вздохнула, и у нее покатились две слезы. Разумеется, это стоит и сил, и нервов. Но профессиональные приемы трудно объяснить. Спрашивают: «О чем вы думаете на сцене?» Чтобы не разочаровывать публику, что-нибудь придумываешь. На самом же деле, когда играешь, ни о чем не думаешь, только о роли. «Ах, я летел! Забыл себя!» Да летел, да забыл. Но все время отмечал в мозгу: сейчас вдохновлен, играю отлично. Артист всегда себя контролирует.

* * *

Есть картины, которые я уважаю и люблю целиком, независимо от того, сыграл ли я там хуже или лучше. Мне нравятся «Избранные» Сережи Соловьева, «Успех» Кости Худякова, «Забытая мелодия для флейты» Эльдара Рязанова, хотя к ней очень многие по-разному относятся. Нельзя сказать, что я там сыграл принципиально новую роль. Но мне было важно сняться в этой картине, потому что в Театре на Таганке, все мы натерпелись от этой породы чиновников, заведующих искусством.

* * *

Мой герой в «Забытой мелодии…» — человек лишний в нашей жизни вообще, и не только лишний, но и страшный, потому что обладает реальной властью. Я бы, честно говоря, высылал бюрократов в специальные резервации — пусть недалеко от городов, пусть с семьями, чтобы они там занимались общественнополезным трудом. Именно полезным. Надеюсь, наш фильм дал кому-нибудь повод задуматься над природой бюрократизма.

* * *

Письма зрителей вызывают во мне, как правило, реакцию оборонительного свойства. Хочется защищаться, объясняться, оправдываться. Толковать, что есть профессия и есть имидж. Что актерам живется несладко. Что никаких особых благ они не имеют и никаких телохранителей, и что плюнуть в них можно так же, как в любого. И никакой это не особый круг. И никакая не блистательная жизнь. Все мы любим поговорить на эту тему, а в результате — ничтожная сумма прописью…

* * *

Природа зрительского внимания к актеру, в сущности, немилосердна, даже если тебя как будто бы любят. Я совершенно не в состоянии понять, что, скажем, движет неизвестным мне человеком из Омска, который садится за стол и пишет мне, незнакомому с ним человеку, мерзости. На том исключительно основании, что я, мол, тебя знаю, вчера по телевизору видел. Ну, что это? Есть в этом какой-то психологический резон, пафос, наконец? Письмо незнакомому человеку — ведь это поступок. Тут особая необходимость должна быть.

1987 г.

* * *

Если я скажу, что реализовался на десять процентов, то вы подумаете: «Ну и ну! Просниматься всю жизнь и так говорить. Сколь же, мол, у него несказанного». А если скажу, что реализован весь, это тоже будет неправильно. Вообще на эту тему очень трудно говорить. Ведь можно получить роль, о которой мечтал всю жизнь, и сыграть ее плохо. И, наоборот, в какой-нибудь маленькой неказистой пьеске вдруг проявиться и что-то сообщить человечеству. Все зависит от состояния души в данный момент. Вот, например, сейчас я в совершенно бессильном состоянии, а у меня полно дел в кино и огромное количество забот, связанных с театром. И, кроме всего прочего, далеко не все в порядке со здоровьем, изношено сердце. Нет, я соберусь, конечно, хотя бы и «через не могу», как, собственно, уже привык работать последние годы.

1988 г.

* * *

Я уже не способен кому-либо беспрекословно подчиняться. Хочу работать, полагаясь, в большей степени, на самого себя. Мне не нравится роль марионетки в чьих-то, пусть даже очень талантливых, руках. Чаще, кстати, так бывает в кино, где после съемок видишь уже готовый результат, к которому актер не имеет иногда никакого отношения. Ему даже не объяснили, почему надо делать так, а не иначе: «Пошел! Остановился! Быстро повернулся! Изо всех сил ударил его кулаком!» В итоге на экране якобы самоуглубленные лица, а на самом деле актеры все время слушали чью-то подсказку, но никак не самих себя. А я хочу себе доверять. Возможно, потому никогда вслух не репетирую, только про себя. Нельзя же заранее вычислить, на какой ноте ты объяснишься в любви, и отрепетировать перед зеркалом подходящее для такого случая выражение лица.

1985 г.

* * *

Надоело изображать эдаких супермужчин. Раньше это смущало, теперь ранит. Иногда меня не моим именем называют, а именем сыгранного героя… Продерусь ли сквозь эти наслоения?

* * *

Фанаты? Это безобидно, если проходит с возрастом. Но если это длится годы и годы, то может сбить с толку, если ты слабоват. Бывает — уж и актер обветшал, и у театра стены треснули, а поклонники все кликушествуют, все поют «осанну», не дают покоя, убивают в человеке последнюю честность, не дают взглянуть правде в глаза.