Прозрачный старик и слепая девушка - [39]

— Мы были там, откуда пришел ты. Скажи, оставил ли ты там свою кровь?

Гион кивнул.

Те четверо переглянулись, и один из них схватил его за запястье. Пальцы у него оказались очень крепкими, почти железными, но вместе с тем не причиняли боли.

— Послушай, — сказал он, — послушай меня, человек. Мы знаем, кто там находится. Там, в тумане. Мы побеждали его, каждый порознь и каждый — в свое время. Нам нравится бывать там. Другие Эльсион Лакар этого не понимают. Есть прекрасный мир, говорят они. Есть эльфийские девы, готовые любить. Есть жилье, где можно оставаться наедине с собой, наедине с лесом, наедине со своим народом — по собственному выбору и усмотрению. Есть две луны и их волшебные лучи... о чем ты еще не знаешь. Все это есть, а мы уходим в серый мир и бродим там часами, отрезанные от жизни и смерти, наедине с небытием, которое одолели однажды и которое одолеваем раз за разом...

— Вам нравится ощущение опасности? — спросил Гион, сам понимая, как пошло, как банально и плоско прозвучала фраза.

Но его собеседники не поморщились и не отвели ясных, сияющих глаз.

— Можно произнести эти слова, — согласился один. — Можно найти другие, более красивые.

Опасность заставляет нас чувствовать себя живыми, — сказал второй. — Бессмертными. Потому что любой из нас может умереть.

— Разве Эльсион Лакар могут умереть? — удивился Гион.

Все четверо разом засмеялись, негромко, дружно, и Гион ощутил, какая крепкая связь, какая глубокая любовь существует между ними. И еще юношу пронзила благодарность, потому что в это мгновение он понял: они желают принять его в свое братство. И, поддавшись порыву, Гион раскинул руки и обхватил своих новых товарищей за плечи.

— Эльсион Лакар может быть убит, — сказал один из них просто. — Любой из нас. Мы так же хрупки, как и обычные люди. И то, что прячется в тумане, знает об этом. Оно испытывает муки голода. Оно желает крови.

— Я поранился там, в тумане, и оно пило мою кровь, — сознался Гион. — Однако я до сих пор не понимаю, что это может означать.

— Ты видел там что-нибудь кроме тумана и того существа?

Гион покачал головой. Его новые знакомцы переглянулись.

Потом один сказал:

— Мы назовем тебе свои имена. Если мы понадобимся тебе, окликни. Может быть, в тот миг, когда ты окажешься один в тумане, кто-то из нас будет поблизости.

А второй добавил:

— Потому что люди, что бы мы ни говорили, куда более хрупки, нежели Эльсион Лакар.

Второй раз Гион увидел Ринхвивар ночью, когда обе луны уже поднялись на небо. Та часть дворца, где крыша размыкалась над небом, была ярко освещена факелами, но в самой сердцевине ее имелось темное пятно, где не горело ни одного огня.

Гиона, облаченного в длинное красное одеяние, вели под руки две женщины. Они и одевали его, не слушая ни вопросов, ни возражений, они закрывали его лицо широкой черной повязкой, чтобы он не мог видеть происходящего, пока не придет время.

Мир странно плыл вокруг Гиона. Прежде ему не доводилось бывать таким беспомощным, настолько зависеть от чужих рук, от чужой воли, и неожиданно у него закружилась голова, как от опьянения. Он научился улавливать ритм шагов своих спутниц и подражать этому ритму. Идти стало легко. Теперь он не шел даже, а как будто пролетал по воздуху, и пространство послушно подчинялось каждому его желанию.

На мгновение ему показалось, что его несут, но нет — ноги ощущали каменную кладку пола, а затем и холодное, почти ледяное прикосновение травы, мокрой и готовой порезать кожу.

Вокруг шумели голоса, и воздух колебался. Гион научился различать то, о чем сообщали ему эти колебания: густая теплая волна означала близость горящего факела, прохладная, короткая — взмах чужого плаща. Он гордился этим своим новым тайным умением.

Он не был пьян — за весь день его угостили только мягкими лепешками и родниковой водой. Ринхвивар почти не разговаривала с ним. Сказала только, что он должен подчиняться всему — что бы с ним ни сделали.

Он догадывался о многом. О том, что в свете факелов странно изменились стены дворца, где каждое украшение наполнилось живыми тенями, и всякая тень хозяйничает в собственном закутке, придавая всему узору новый объем и видоизменяя его в зависимости от собственных капризов. О том, что повсюду выступили теперь прекрасные, странные лица Эльсион Лакар, доселе сокрытые среди деревьев, в глубине дворцовых покоев. Шум собственных мыслей оглушал Гиона, и он не сразу различил музыку, сперва отдаленную, затем все более близкую. Она сливалась с голосами, с шелестом ветвей, но затем сразу выступила на их фоне как нечто отдельное, вполне определенное и отчетливое.

Играл какой-то струнный инструмент, вроде арфы. Гион хотел спросить, деревянный у него корпус или костяной — почему-то этот вопрос неожиданно начал его интересовать, — но затем вдруг понял, как глупо это покажется его спутницам.

Они вели его уверенно и быстро, минуя повороты, заворачивая за углы, не позволяя зрителям притрагиваться к своему подопечному.

Музыка делалась громче и ближе, а движение токов воздуха изменилось, так что Гион своим новым, обостренным чутьем понял, что они вышли под открытое небо, хотя вряд ли покинули дворец. Он сделал еще несколько шагов, и неожиданно его отпустили.