Прозрачная маска - [35]

Мне по-прежнему было грустно. И от его старомодного костюма, и от того, что он старался меня развеселить. Молча доехали до студенческого общежития. Там Калина записала свой телефон и сунула записочку в карман моей куртки. Попрощались, она поцеловала Дочева в щеку, а я почувствовала к ней отвращение. «Акрополис, до свидания». У меня ныло в желудке, но потом все прошло, настроение поднялось. Мы отправились в обратную дорогу, и на половине пути я вспомнила, что Калину оставили голодной. Хотелось вернуться и исправить свою оплошность, но Дочев до этого не додумался. Он сидел прочно, внимательно следил за дорогой, ехал с недозволенной скоростью, а потом вдруг остановился:

— Так больше нельзя.

Я безразлично откинулась на спинку сиденья, предоставив ему возможность объясниться.

— Понял?

Он свел брови, подумал.

— Нет, невозможно.

И нажал на кнопку стартера.

У гостиницы помог мне выйти из машины, проводил до стола администратора и вежливо пожелал хорошего вечера. У меня все поплыло перед глазами. Казалось, единственное, что я могу сделать, — это не унизить его. Чувство доброты переполнило меня и, казалось, обняло весь мир.

— Подожди, я только причешусь.

Он, вероятно, не понял мучительных переживаний, через которые я прошла, пока решилась на это.

— Прическа у тебя и так прекрасная.

«Ему тоже не хочется расставаться».

— Тогда идем со мной.

В гостиничном номере было тесно, этажом выше кто-то постоянно спускал воду в туалете.

— Садись.

Дочев осторожно присел на кровать, и сделал это так, что меня охватил страх: «Мы никогда не сможем спать на одной постели». Он показался мне утомленным. Я отправилась в ванную комнату и принялась разрушать копну на своей голове.

— Ну что, причесалась?

Он вошел в ванную, и в зеркало я видела, как он приближается. Все зеркало заполнило его лицо, на котором были одновременно и робость и решительность, готовые в любой момент осуществиться крик или удар. Оглушило меня неожиданное объятие, пронзительное, как вой сирены или нечто похожее на гонг, прозвучавший внутри. Когда я открыла глаза, увидела, что он лежит, зарывшись в мои волосы, глаза у него прикрыты, веки вздрагивают в нервном тике. Я опустилась на его руку. «Мне хочется спать». Больше мне ничего не хотелось. Я куда-то проваливалась — так человек засыпает — и чувствовала, что прижимаюсь… «Как ребенок, нашедший свою мать».

Потом мы тихо смеялись, чтобы не слышали соседи.

— Меня сделает дедом, а тебя — бабушкой…

— А отец?

— Отец в заграничном плавании, где-то в Сингапуре… Ребенок может появиться раньше…

Мы вышли из гостиницы, сели в машину, чтобы куда-нибудь поехать. Было темно, его плечи вздрагивали во мраке, мы сидели молча, боясь взглянуть друг на друга. Он включил радиоприемник, и из динамика полилась старинная песня.

— Слышишь? «Ты моя судьба».

— И ты — моя.

Тогда я в первый раз поняла, что мы двое играем в этой игре с неравноценными вкладами. Так было и с Николаем. Только я на этот раз выступаю в роли скряги. Мне хорошо, а я не могу поверить, что тот, с кем мне будет еще лучше теперь, придет. Да, верь и надейся — как невесело говорил один юморист.

— Куда тебя отвезти?

Ох, эти мужчины! Все говорят одни и те же слова. То же мне сказал Румен в первый вечер и отвез меня в общежитие. Так же говорил и Николай, когда мы встретились в первый раз. Только у него не было машины, и он спрашивал, куда проводить. Трое мужчин, которые говорят одинаково. Или это один мужчина, воплощенный в трех лицах? Как любой болгарин, я питаю слабость к троице. Если не получилось с первым, не выйдет и со вторым. Но с третьим обязательно получится. Христо Дочев был третьим.

— Куда хочешь.

Он был удивлен моей сговорчивостью.

— Хорошо.

Весь вечер говорили о ремонте, о покупке мебели. Жевали бутерброды, измеряя сантиметром стены, записывали размеры и спорили, где поставить кроватку для ребенка. Квартира у Христо была большая, запущенная и пустая. Кровать была только в одной комнате. Старая, с пружинным матрацем, кровать, накрытая солдатским одеялом. Одна набитая ватой подушка. Но шторы были из дорогого плюша.

— Сюда в прошлом году приходила одна женщина… Я уж было согласился… Как человек, обреченный на тяжелую операцию, когда у него нет другого выхода. Это она купила шторы. Однажды ко мне обратились с мебельной фабрики. Позвонили прямо в управление. Гарнитур ваш готов, сообщили, к сожалению, не было птичьего явора, как хотела ваша жена, но темный малахит тоже неплохо. Отказался от заказа. Отказался и от женщины. Думаю, она так и не поняла причину… А была умная. Врач-стоматолог.

Его откровенность не вызвала ответной откровенности с моей стороны. Я продолжала измерять стены, а Дочев стоял столбом в пустой комнате. Обхожу его, боясь прикоснуться, чтоб не взорвался. Но задела. А после этого долго плакала и говорила сквозь слезы. Наутро подушка была мокрая от слез, а я чувствовала себя здоровой.

— Имеются два кандидата в убийцы, — этими словами встретил меня Ларгов, поспешно закрывая окно.

— Ты, кажется, счастлив?

— Счастлив — нет, но заинтригован. Оба добровольно признают свою вину, а один бьет себя в грудь и настаивает, что он убил Румена.