Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги - [83]

. Л. Сараскина в своем исследовании указывает на явные и возможные параллели между романом «Бесы» и бунинской книгой, выявляет сходные мотивы[282]. Мировоззренческую общность во взглядах Бунина и Достоевского на народ, историю, революцию отражают и случаи прямого цитирования в «Окаянных днях» «Бесов» и «Дневника писателя». «Освободительное движение», – пишет Бунин, – творилось с легкомыслием изумительным, с непременным, обязательным оптимизмом. <…> И все “надевали лавровые венки на вшивые головы”, по выражению Достоевского»[283]. Это слова из речи Степана Трофимовича, значение которых отчасти корректируется авторской иронией. Для писателя важен буквальный смысл этих слов. «Кадили мужику, благо он темен и “шаток”»[284], – продолжает писатель тему спича героя Достоевского, замечая при этом: «“Вшивые головы” нужны были как пушечное мясо. <…> Революция есть только кровавая игра в перемену местами»[285]. Он выписывает у Достоевского и такие строки из «Дневника писателя»: «Дай всем этим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново – то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое и бесчеловечное, что все здание рухнет, под проклятиями человечества, прежде чем будет завершено»[286], добавляя характерное: «Теперь эти строки кажутся уже слабыми»[287]. А среди размышлений Бунина о темной стихии революции есть суждения не только об уголовной вольнице, преступающей все и вся, но и о разрушительных импульсах со стороны радикальной интеллигенции. Приведя строки из песни об «Утесе-великане» и «Степане», писатель свободно цитирует Достоевского: «Была самая невинная, милая либеральная болтовня. Нас пленил не социализм, а чувствительная сторона социализма»[288]. И продолжает дальше: «Но ведь было и подполье, а в этом подполье кое-кто отлично знал, к чему именно он направляет свои стопы и некоторые, весьма для него удобные, свойства русского народа. И Степану цену знал»[289]. Публицистика Бунина эмигрантского периода также насыщена ссылками на Достоевского как идеологически близкого писателю классика русской литературы.

Что касается художественного творчества, то в 1925 г. художник снова вступает на территорию Достоевского, создавая рассказ «Дело корнета Елагина». Главная идея рассказа в том, что все в жизни двусторонне, или, если использовать любимое выражение Порфирия Петровича, все в человеческой психологии и поведении есть «палка о двух концах». Повествователь, типологически близкий повествователю из «Братьев Карамазовых», оказывается в сходной ситуации судебного разбирательства, как бы «переигрывает суд», примеряя на себя – в поисках объяснения поведения героев – роли обвинителя и защитника. «Оба героя составляют две не пересекающиеся ни в чем и не совпадающие сферы сознания, существующие как бы независимо друг от друга, но в своей противоположности сцепленные друг с другом. Их объединяет действительность, в которой они пребывают: она сама распадается на взаимоисключающие жизненные сферы. <…> Никогда в дальнейшем Бунин к подобной манере повествования уже не обращался. Возможно, он ощутил слишком большую зависимость свою от Достоевского»[290].

В произведениях художника, раскрывающих его оригинальную концепцию любви («Солнечный удар», «Митина любовь», «Темные аллеи» и др.), также ощутимо влияние гениального предшественника. Расстановка персонажей, когда женщина главенствует, а герой-мужчина изображается беспомощным перед лицом любовной страсти, безусловно, восходит к Достоевскому.

Таким образом, Достоевский оставался для Бунина на всем протяжении его творчества одной из ключевых фигур отечественной культуры и литературы. Не принимая его эстетики, Бунин видел в авторе «Бесов» не только близкого по идеологии классика. Достоевский волновал его как художник иного способа моделирования мира, вызывал желание оспорить его открытия, «переписать» его сюжеты и его героев.

Глава 3 Интертекстуальность прозы Бунина 1920–1940-х гг

§ 1 «Вернись на родину, душа!»: о книге «Под Серпом и Молотом»

Книга Бунина «Под Серпом и Молотом», представляющая собой цикл путевых и историко-культурных этюдов, печаталась первоначально по частям в парижских «Последних новостях» 1930–1931-х гг. 18 этюдов из книги вошли в сборник «Божье древо» под общим заглавием «Странствия». 14 этюдов под тем же названием были напечатаны в бунинском томе Литературного наследства в 1973 г. Целиком произведение публиковалось в собрании сочинений Бунина в издательстве «Петрополис» в 1935 г. под названием «Серп и Молот». В 1953 г. в сборнике «Весной в Иудее – Роза Иерихона» в издательстве им. Чехова (Нью-Йорк) был переиздан первый цикл – с заглавием «Под Серпом и Молотом», которое и принимается как окончательное[291]. Думается, что текстологические проблемы, связанные с этим произведением, далеко не решены. Однако при всем признании первостепенной важности дополнительных текстологических изысканий, мы все же сочли возможным работать с теми вариантами публикаций, которые появились у нас в 1990-е гг., в частности с комментариями, например, О. Михайлова