Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги - [73]

, – пишет М. Бубер.

Несомненно, что Бунин искал такого общения, определял для себя круг художников прошлого и проблемы, которые бы организовали диалог. Отсюда завидное постоянство бунинских симпатий, предпочтений и оценок. Так, на протяжении всего творческого пути Бунин – эстет и парнасец – проявлял интерес к писателям демократического направления – Г. Успенскому, И. Никитину, Т. Шевченко, елецкому писателю-самоучке Назарову, особенно его волновали Н. Успенский (о нем Бунин написал три статьи!) и А. Левитов. Однако какого рода этот интерес? Трудно представить, что писатель учился у них художественному мастерству или философии. Ответ Бунин дает сам в записях 1927 г.: «Увлекался я в молодости и Николаем Успенским, опять не в силу только его дарования, но в силу и личной судьбы его, во многом схожей с судьбой Левитова: страшные загадки русской души уже волновали, возбуждали мое внимание» (9, 274). «В силу личной судьбы его», – вот это в данном случае и важно, потому что Бунин действительно обращал особое внимание не столько на их творчество, сколько на «материал» их жизни, мотивы поведения, психологию. Он полагал, что судьбы этих писателей в их нелепой и трагической нереализованности приоткрывают нечто очень существенное в понимании путей русской жизни и культуры. Не случайно пик интереса к ним приходится на 1910-е гг. – время, когда художник создает «Деревню», «Суходол» и большой цикл рассказов о национальной жизни и национальном характере. Вспоминая забытого А. Левитова, Бунин приводит рассказ человека, хорошо его знавшего в последние годы, когда тот уже бродяжничал, пьянствовал. Завершается рассказ характерным суждением: «Настоящий русский человек был!» (9, 274). Контрасты психологии этих людей, «муки совести, сердца» и склонность «не ценить ни своего тела, ни ума, ни сердца, ни своей репутации» обретали художественную реальность в некоторых бунинских характерах. В дневнике писателя есть такая запись от 28 мая 1912 г.: «Я подумал: хорошо написать вечер, большую дорогу, одинокую мужицкую избу; босяк – знаменитый писатель (Н. Успенский или Левитов)»[241].

В диалоге с писателями этого ряда складывалась оригинальная характерология бунинской прозы 1910-х гг. Так, блестящий образ русского «полуинтеллигента» Кузьмы Красова (повесть «Деревня») создавался под впечатлением от их страшных и трагических судеб. Отсюда переклички биографий литературного и реальных героев: скитания, шутовство, пьянство, нереализованность. Кузьма ищет творческого и духовного самовыражения, стремится к знанию о мире, но горяч, самонадеян, неразвит. Ему не хватает основательности образования и того, что Бунин называл «твердо поставленным культурным бытом» (9, 421). Он отчужден от культурной традиции, и это определяет его путь.

Такой характер органично рассматривать в контексте бунинских размышлений о некоторых представителях современной ему литературы. В уже упомянутой выше речи писатель говорил о пришедшем в литературу «духовном разночинце, уже совсем почти традиций лишенном»: «Он мало культурный, чуть не подросток во многих и многих отношениях, и начал и жил эксцессами, крайностями и – подражанием, чужим добром. Он нахватался верхушек кое-каких знаний и культуры, а возгордился чрезмерно»[242]. Вероятно, такого «духовного разночинца» Бунин разглядел в некоторых писателях-демократах 1860–1870-х гг. Следовательно, в этом и состоял секрет столь напряженного к ним интереса со стороны художника.

С кем еще из классиков ведет свой диалог писатель? Примерный круг художественных взаимодействий Бунина определен и выглядит достаточно традиционно. Он включает Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова и некоторых других русских поэтов и писателей. Однако остаются во многом не проясненными сам механизм этих художественных взаимодействий, специфическая «роль» каждого из названных художников в творческой судьбе Бунина, «предмет» диалога с ними. Попыткой ответить на эти вопросы и является наше исследование.

Глава 1 Тургенев в художественном сознании Бунина

«В современной русской беллетристической литературе, – писал в некрологе, посвященном Тургеневу, М. Е. Салтыков-Щедрин, – нет ни одного писателя, <…> который не имел бы в Тургеневе учителя и для которого произведения этого писателя не послужили отправною точкою»[243]. Бунин при всей своей независимости не был исключением. Еще критика рубежа XIX–XX вв. обратила внимание на тургеневские мотивы в его творчестве. Рассказы Бунина «Антоновские яблоки», «Эпитафия» («Золотое дно»), «На хуторе», «В поле», повесть «Суходол» – признавались особенно «тургеневскими», поскольку в них обнаруживалась связь с темой «дворянских гнезд», их угасания. «Бунин очень любит старые усадьбы, руины, развалины. <…> Кто забудет его “Золотое дно”, “Суходол” <…> есть такое тургеневское, щемящее, сладко-грустное чувство, которое всегда зарождается в Бунине при всякой забытости, брошенности, хотя он и борется со своим романтизмом и развенчивает эти дворянские гнезда как может»[244], – отмечает К. Чуковский в 1914 г. «Усадьба Тургенева опустела, она брошена, забыта, и такой-то ее любит внук Тургенева – Бунин»; «Бунин говорит свое и последнее слово о прошлом, об отходящем и отошедшем, он договаривает, что сталось с деревней, где занимался естественными науками Базаров, где терзали себя рефлексией Гамлеты Щигровского уезда. <…> Бунин не воспел, а отпел дворянскую усадьбу», – вторят другие критики – современники писателя