Проводник в бездну: Повесть - [29]

— Вот где она…

Подошел Яремченко, взял звездочку, покрутил в руках.

— Это от меня Грише, — пояснил Швыдак. — Подарил еще тогда…

Всем было понятно это «тогда».

— Хороший подарок. — Бородатое лицо Антона стало каким-то непривычно торжественным. — А знаешь ли ты, Гриша, что она значит? — На его широкой ладони лежала обыкновенная солдатская пятиконечная звездочка, которую носят на пилотках красноармейцы, лежала и искрилась в солнечных лучах, будто была она из драгоценного камня.

Яремченко обращался к Грише, но слушали его все партизаны, и получилось, будто комиссар обращался ко всем.

— Кажется, всего-навсего кусочек металла? Нет! Мы видим в этой звездочке и пламенное ленинское сердце, и огонь революций, и конницу Буденного, и блеск сабель Щорса, и звезды Кремля…

Комиссар на минуту умолк, будто смутившись возвышенного тона или взвешивая значимость уже сказанных слов или тех, которые скажет.

— …И кровавые бои, минувшие и будущие, и наше счастливое грядущее… Все тут соединилось, слилось. — Комиссар обвел просветленным взглядом суровых и мужественных лесных людей. — Вы поняли, ребята, что такое советская красная звезда?

— Поняли! — ответили в один голос Гриша и Митька.

Комиссар возвратил Грише звездочку.

— Даже дети понимают это. Вот в чем сила нашей красной звездочки, нашей власти… Есть нам за что воевать, есть за что умирать… Но но будем думать о смерти, а будем думать о жизни, хотя и не всем посчастливится дожить до светлого дня Победы.

Комиссар обнял мальчишек:

— Вы доживете, ребята. Обязательно доживете…

Он замолчал на минуту, ласково скользнул взглядом по родному лесу. Что видел он за соснами, тополями, березами? Может, видел вот этих ребят после войны, как они будут сеять пшеницу, возводить новые дома, города на наших просторах, будут строить новые электростанции на бурных реках, будут открывать такое, о чем сейчас никто и мечтать не смел.

Антон Степанович еще раз порывисто обнял, поцеловал обоих, будто прощался с ними навсегда.

— Идите, ребята. Еще раз прошу: никому ни слова, где были, что видели. Знаете, какое сейчас время… Считайте себя бойцами нашего отряда. А за помощь спасибо.

Пошли хлопцы, завороженные словами комиссара. Такого им еще никто никогда не говорил — ни пионервожатая, ни даже учительница.

— Вот оно, Гриша, что такое наша звезда, — вымолвил Митька.

— А ты, Митька, заметил: комиссар обращался к нам, а будто слушал его весь мир?

Глухо бухнул выстрел. Встрепенулись придорожные сосны. Испуганно заговорили птицы, взлетев в небо. Встрепенулись и Митька с Гришей. Гриша опустил руку в карман и наткнулся на ту пятиугольную звездочку, которая перестала быть просто красноармейской звездочкой, а стала чем-то более весомым, дорогим, святым. И Грише показалось: пока будет с ним эта пятиугольная звездочка, все будет хорошо. А если… Нет, нет, он не потеряет звезду. И никто не сможет отобрать у него ее. Разве только вместе с жизнью отберет.

— Вот что такое, Митька, наша звездочка пятиконечная!

«…Затаи доброту свою»

— И где ты бродишь? И почему я из-за тебя должна с ума сходить? Или мало мне своих хлопот?.. Говори, где шлялся и почему так долго?

Все это Гришина мама вымолвила одним духом — разгневанная и в то же время обрадованная, что ее «бродяга» дома, живой и невредимый.

А что ответишь маме на ее гневные слова?

— В лесу были. С Митькой.

Мать:

— Там же столько всякой всячины военной осталось! Еще на гранату или на бомбу наступишь!

Но Гриша не скажет, зачем был в лесу. Если б дядька Антон разрешил — другое дело. А то ведь: «Смотрите, хлопцы, где были, зачем были — никому». Значит, и матери. А то мама шепнет бабусе, бабуся проболтается по несознательности Петьке. Правда, Петька еще несмышленыш, но все равно не нужны лишние тары-бары.

Мама сказала, как завязала:

— Больше ты у меня ни ногой из хаты…

Гриша только улыбается этим угрозам: вот придет из леса посланец, даст хлопцам боевое задание — и маме некуда будет деваться, найдет его припрятанные сапоги. Еще и гордиться будет: не кому-нибудь поручили такое дело, а Грише.

Но все же пришлось два дня куковать в хате. А на третий Грише посчастливилось найти свои сапоги. И когда мать чем-то занялась, он побежал к Митьке. Тот сидел на маленькой скамеечке и протирал всамделишние боевые патроны с короткими и тупыми свинцовыми носами. Митька, разумеется, когда дружок скрипнул дверью, прикрыл патроны тряпицей, но глаза у Гриши цепкие, они успели заметить медный блеск.

— Где это ты?.. — Гриша приподнял тряпицу.

— Где? — осклабился Митька. — Нашел.

И через какое-то мгновение торжественно:

— От парабеллума!

— Овва!..

— Вот тебе и овва. Моя ж мама сапог не прячет.

— А что это такое — парабе?..

— Ну, наган, здоровенный, тяжелющий. У Сашки такой. Ты что, не видел у того, с перевязанной рукой? И Миколай по нашим из парабеллума пулял. Эх, нам бы найти где-нибудь!

— А зачем тебе этот парабе… ну, наган немецкий?

— Как зачем? Дяде Антону передали бы. Для партизан.

Грише немного обидно — он сидел дома босиком да почитывал книжечку о травах, а Митька патроны для парабе… ну, нагана собирал.

— Пошли, что ли? — предложил Митька.

— Ку-да?