Провинциздат - [4]

– Ну, так, – буркнул тот, хлопец довольно мрачный и угрюмый.

– И напрасно, как, надеюсь, все мы сейчас убедимся, – завершил вступительную часть урока Андрей и предложил всем послушать отрывок из романа.

Повествовалось о том, как герой со своим приятелем в выходной день отдыхают на берегу озера, замечают в километре от берега островок, решают сплавать туда, через десять минут оказываются на островке; лёжа на тамошнем пляже, смотрят на оставленный берег и вдруг обнаруживают, что к их вещам подходит телёнок и начинает жевать голубую рубашку приятеля. Друзья кричат, чтобы отпугнуть животное, и оно убегает, успев, однако, проглотить рубашку...

– Такой вот эпизодик, – заключил чтение Андрей. – Как он вам?

– И что здесь особенного? – недоумённо пожал плечами Григорьев.

– А вы попытайтесь представить, могло ли такое происходить на самом деле?

– Почему бы и нет? – упорствовал Григорьев.

– Остальные тоже так думают?

Курсанты чувствовали подвох, но не находили, в чём он кроется.

– Посмотрите в окно, – предложил Андрей. – Видите свою любимую реку? Если верить лоции, ширина её на траверзе училища триста пятьдесят метров. От нашего учебного корпуса до берега ещё примерно сто. Значит, мы смотрим на противоположный берег с расстояния приблизительно в полкилометра. Все согласны? Все. Ну и как? Смогли бы вы различить там телёнка? С большим трудом? Да ещё жующего голубую рубаху. Вряд ли. А теперь увеличьте это расстояние вдвое. Что бы мы тогда разглядели? Ничего – из того, что якобы видели с такого расстояния персонажи вот этой самой книжки. Но только ли в этом обманул нас автор? Крик бы не слышен был? Верно. Всё? Слишком быстро друзья проплыли этот километр? Это точно – где-то на уровне мирового рекорда, а товарищ Анемподист Казорезов как будто не упоминал о том, что его герои – выдающиеся пловцы… Телята не едят рубашек? Тоже, пожалуй, правильно, хотя с голодухи всё может быть… Ну, так какой можно сделать вывод – знает автор то, о чём пишет, или нет?

– Ну и что! – сердито продолжал сопротивляться Григорьев. – Это так, маленькая ошибка, несущественная.

– Несущественная?.. Может, оно и так, – согласился Андрей. – Более того, не избегали аналогичных промахов и классики: вспомните пресловутую лермонтовскую львицу с гривой, или возьмём особо близкий вам пример из письма Чехова, где он упоминает, что пароход шёл со скоростью восемь узлов в час, – так что сами по себе авторские оплошности – грех простительный: классики тоже люди, а человек – система, запрограммированная на ошибки. Но в случае с нашим автором беда-то в том, что такие, как выразился Григорьев, несущественные ошибки у него чуть ли не на каждой странице, а в результате у читателя возникает ощущение полной недостоверности изображаемого. Как мы должны отнестись, например, к тому, что действие происходит в августе, а в лесу вовсю цветут подснежники, да ещё брат героини каждый день, бедолага, на занятия в школу ходит – это за две недели-то до начала учебного года. А что думать по поводу такого завлекательного сообщения автора: «Невеста сняла свадебное платье и осталась в одной ночной рубашке…»?..

Ребята тогда посмеялись и призадумались. Но упрямец Григорьев стоял на своём: ошибки – в мелочах, а книга всё равно хорошая. Могло ли прийти в голову Андрею, что настанет пора, когда ему с таким же успехом – как об стенку горох – придётся вести дискуссию с самим автором?..

3

Увидеть вживе сочинившего «Зацветающий луг» привелось неожиданно скоро.

Актовый зал Провинцеградского пединститута. Студенты и преподаватели (а среди них и «подшефные» курсанты мореходки вместе с Андреем) встречаются со своим именитым земляком, писателем-лауреатом Самокрутовым, некогда работавшим в этих стенах.

Профессор Бельишкин, штатный биограф здешних классиков, посвятивший им не одну монографию, развёртывает перед слушателями славное жизнеописание знатного земляка (не смущаясь некоторыми пробелами, «зачернить» которые Андрею удастся лишь десятилетие спустя).

После Бельишкина выступает сам знатный земляк. Он стар, высушен «вредными привычками» и болезнями, одет в гимнастерку (через тридцать лет после окончания войны!); его руки трясутся, голос дребезжит, что отнюдь не мешает ему вещать и обличать. Вещает он истины прописные, зато с пафосом первооткрывателя, а обличает своих врагов во литературе.

К тому времени Андрей уже достаточно искушён в тенденциях литпроцесса последних десятилетий, поэтому ему вполне ясно, чем вызван обличительный запал провинциального классика. Эпохальный многотомный роман его был некогда резко раскритикован лучшим журналом той поры – за вторичность, профессиональную неряшливость, сомнительную нравственность… И вот поди ж ты: и лет столько утекло, и от журнала одно название осталось, и потоком хвалебных статей и книг омыто нетленное творение – чего, казалось бы, ещё желать?.. Ан нет, никак горькая обида не избудется.

Первый том этого романа Андрей читал ещё подростком, и никаких отрицательных эмоций (если не считать скуки) от чтения не получил, зато последующие тома, испечённые уже в пору студенческую, вызвали недоумение пополам с возмущением. Особенно диким, помнится, показалось тогда ему вольное авторское обращение со своими персонажами, коих было так много, что их создателю не удавалось уследить за всеми, и случалось так, что герой, активно действовавший в первом томе, отдавал богу душу во втором, а в третьем продолжал функционировать как ни в чём не бывало, причём автор даже не пытался как-то мотивировать это загадочное воскрешение.