Провинциализируя Европу - [99]
Историки справедливо объясняют одновременное отвращение к «чакри» (наемному труду) и прославление домашнего труда женщин соображениями капитализма, патриархальности или обоими факторами. Комментируя дисциплинарный аспект «чакри», Сумит Саркар предположил, что сопротивление бенгальского среднего класса капиталистической дисциплине проистекало из самой природы колониального капитализма. Колониальное правление, утверждает он, нарушило размеренный ритм перехода к капиталистическому производству. А это, по его словам, затрудняло воспроизводство в Бенгалии опыта – как предполагается, европейского – усвоения рабочими и наемными сотрудниками рабочей этики, необходимой для успешного функционирования капитализма. Саркар пишет: «Что делало „чакри“ невыносимым – это его связь с обезличенными денежными отношениями и властью, воплощенной прежде всего в новой строгой дисциплине труда, регулируемого по часам. Дисциплинарность времени стала особенно резким и чуждым нововведением для колониальной Индии. Европа прошла эту фазу гораздо медленнее, поэтапно, в течение около пятисот лет. <…> Колониальное правление сжало весь этот процесс до жизни одного-двух поколений. <…> „Чакри“ стал „хронотипом“ [sic!] отчужденного времени и пространства»[599].
Сходные обвинения в адрес колониализма лежат в основе предложенного Таникой Саркар (и некоторыми другими учеными) объяснения, почему бенгальские писатели сосредоточились на домашнем хозяйстве и сентиментальном подчеркивании добродетелей хозяйки в XIX веке[600]. Европейское доминирование в общественной жизни и гражданском обществе в Бенгалии, утверждает Таника Саркар, сделало «дом» единственным (концептуальным) пространством, где националистически настроенный бенгальский мужчина мог ощущать какую-то автономию и власть над женщиной и другими социальными группами, формально подчиненными ему. «Индусский дом оказался единственной сферой, где он мог проводить улучшения по собственной инициативе, где можно было что-то менять, где образование приносило конкретные, управляемые и желаемые результаты. Дом, таким образом, стал заменой внешнему миру, работе и всем тем отношениям, которые остались за пределами его понимания и контроля»[601].
Саркары правы в своем подчеркивании колониального контекста бенгальской модерности. Нет никаких сомнений, что, как и во многих других колониях, по мере укрепления колониального правления бенгальские мужчины сталкивались с многочисленными проявлениями расовых предрассудков и ситуациями унижения со стороны европейцев. Поэтому понятно, что, как проницательно заметили Парта Чаттерджи и Таника Саркар, идея дома обрела особое, компенсаторное значение в модерности, в той ее разновидности, которую бенгальские националисты переживали в условиях европейского колониального доминирования[602].
В таком случае, вероятно, не вызовет полемики и утверждение, что бенгальская модерность не была классически буржуазной. Бенгальская модерность не породила ничего похожего на протестантскую этику как широко практикуемую систему ценностей. Верно и то, что на протяжении длительного времени романтическая идеализация расширенной семьи не оставляла места для развития языка индивидуализма в европейском духе, вне зависимости от того, каковы на самом деле были повседневные практики. Колониальное правление привнесло многие из устремлений и институций европейской буржуазной модерности, но, по всей видимости, без семейной романтики буржуазной Европы (см. главу 5). Однако можно поспорить о причинах того, почему бенгальская модерность воплотила капиталистический порядок без гегемонии буржуазной мысли.
Объяснение, которое Сумит Саркар дает исторически сложившемуся неприятию наемного труда бенгальцами, очевидно, принимает определенные привнесенные нарративы истории индустриализации в Европе как норматив. Помимо этого, есть и сложности с аргументом, что проблемы бенгальцев с работой в конторе и с «дисциплинарностью времени» вытекали из природы колониального капитализма. Вопреки ожиданиям, следующим из аргументов Саркара, наиболее рьяные бенгальские критики «дисциплины» и конторской работы сами полностью отдавались тяжелой работе и придерживались дисциплины в своей личной жизни. Рабиндранат Тагор и Раджнараян Бозе, издевательски отзывавшиеся о работе в конторе, или Буддхадев Бозе, воспевавший «адду», лично не проявляли никакого сопротивления дисциплине, которое предположительно должно было стать симптомом колониальной политэкономии. Ритм перехода к капитализму в колонии, кажется, не породил у них никакого отвращения к «труду». И все-таки они считали конторскую работу непривлекательной и омертвляющей душу.
Аргументы, объясняющие патриархальный характер индуистского бенгальского национализма, обычно подчеркивают «реактивную» сторону этого дискурса. Бенгальские националисты, как говорят, вынуждены были конструировать «дом» как автономное пространство, потому что европейцы не оставили им соответствующего места в общественной жизни. Для националистов воспевание «грихи» (дома) и «грихалакшми», по всей видимости, выполняло компенсаторную функцию. «Колониальная маскулинность», используя метко выражение Мриналини Синхи, действительно могла привести бенгальских мужчин к лирическому приукрашиванию достоинств «грихалакшми»
