Провинциализируя Европу - [90]

(приношу бенгальские извинения голландцам!)[534]. Однако, здесь мы видим интересный поворот, с которым бенгальцы адаптируют демократию и индивидуализм к культуре «адды». Бенгальское выражение, соответствующее «угощению по-голландски», представляет собой цепочку бессмысленных английских слов: his his, whose whose[535]. Это буквальный (перевернутый) перевод «джар джар тар тар» («чей чей, его его»). Это выражение было в ходу уже в 1960-е годы. Я не знаю, когда оно появилось, но Сагармай Гхош, редактор известного бенгальского литературного журнала «Деш», упоминает это выражение в своих воспоминаниях об «адде», которая собиралась еще в 1950-е годы[536].

Зачем обычному выражению «сидеть по-голландски» давать смешное, звучащее по-английски название? Глубокий анализ этого явления, несомненно, потребует изучения вопроса об использовании другого языка и механизмах основанного на игре слов юмора у бенгальцев. Но мне кажется, что юмористическое использование английских слов в данном случае прикрывает ощущение дискомфорта из-за отсутствия гостеприимства, что как раз и предполагает такой способ оплаты. Бенгальское выражение «джар джар тар тар» – это неодобрительное описание того, что считается эгоистическим отношением. Глубокая связь между едой и щедростью в бенгальской культуре привела к чувству неудобства, с преодолением которого в сознании среднего класса было связано принятие индивидуализма, подразумеваемого ситуацией, когда каждый сам платит за свою еду. Намеренно абсурдная грамматика выражения «чей чей его его», вероятно, помогало собиравшимся в кофейнях «аддам» преодолеть смущение, возникавшее именно в момент, когда становилось очевидным исчезновение фигуры патрона. В этом плане демократическая «адда» как бы сохраняла в своей структуре ностальгию по «маджлишу». Не удивительно, что эстетика «адды» XX века всегда будет связана с гибридной формой, которая так и не сможет полностью оторваться от «маджлиша».

«Адда» и формирование городского пространства

Итак, между «маджлишем» и «аддой» пролегла история модерности, возникновение бенгальского среднего класса, общественная жизнь которого была отмечена его литературными и политическими устремлениями. Слово «адда», как я уже говорил, обрело респектабельность благодаря связи с литературными и политическими группами, которые процветали в городе в 1920-е, 1930-е годы и позднее. Но связующим звеном здесь, в свою очередь, стало развитие институтов и пространств, характерных для модерности в любой точке мира.

Первым таким институтом стала старшая школа и то пространство, которое она создавала для литературной близости мужчин – пространство, без сомнения, гомосоциальное, а иногда, возможно, и находящееся на грани гомоэротического. Ранние следы такой дружбы можно увидеть в письмах молодого Майкла Мадхусудана Датта, которые он в 18 лет, в 1842 году, писал своему школьному другу Гоуру Дасу Бисаку, также учившемуся в это время в Хинду-колледже. Они написаны по-английски, под явным влиянием английского романтизма. Все выделенные слова в тексте подчеркнуты самим Даттом:

Мое сердце бьется, когда я вспоминаю, что ты – мой друг. Ты говоришь, что почтишь мое жилище… своим «Королевским присутствием». Твое присутствие, Гоур Дас, больше, чем Королевское. О, оно ангельское! о! нет! Это нечто еще более изысканное!

В прошлую среду я ходил на механику – нет, не учиться черчению, «О! нет! Это нечто еще более изысканное!» – чтобы увидеть тебя. <…> Увижу ли я тебя завтра на механике? О! приходи ради меня![537]

Позднее в том же веке, мы видим пример столь же тесной дружбы между Бипином Чандрой Палом и Сундаримоханом Дасом или Динешем Чандрой Сеном и неким юношей по имени Рамдаял[538]. В XX веке существуют свидетельства подобной дружбы между Ачинтьякумаром Сенгуптой и Премендрой Митрой, которых в молодые годы связывало чувство привязанности, которое сложно было отличить от романтической любви[539]. С возникновением женских школ такая дружба расцветала и среди девушек, но их истории, по понятным причинам, сложнее восстановить. Я хочу сказать, что история модерной бенгальской «адды» имеет некоторые корни в том, как литература проникала в пространство дружбы и задавала новые рамки для чувства близости.

Первопроходцами и покровителями многих форм литературных объединений были Тагоры. В этих собраниях сочетались более формальные структуры – тогда они получали название «ашар» или «саммилани», имеющее санскритские корни, – и некоторые из более спонтанных элементов «адды»[540]. В семье Тагоров удовольствие от общения с родственниками приправлялось общей страстью к литературе. Сарала Деви, племянница поэта Рабиндраната Тагора, позднее описала семейный праздник 1887 или 1888 года в Дарджилинге, когда поэт читал всей семье, собиравшейся каждый вечер на «ашар», английскую литературу. «Мои литературные вкусы были сформированы Рабимамой[541]. Он стал человеком, развернувшим мое сердце к художественным сокровищам Мэттью Арнольда, Браунинга, Китса, Шелли и других. Я помню, как мы собирались в Кастлтон-хаусе в Дарджилинге каждый вечер в течение месяца, и [он] читал вслух и объяснял [нам] „Пятно на гербе“ Браунинга. Так я впервые познакомилась с Браунингом»