Провинциализируя Европу - [77]

Шрифт
Интервал

.

Для прояснения своей позиции я разберу только одно стихотворение – «Банши» («Флейта») из сборника «Пунаша». Стихотворение посвящено реалиям повседневной жизни нижнего среднего класса[443]. Оно начинается с прозаического, почти медицинского описания убогой жизни и жизненных условий скромного чиновника, обитающего в мрачном калькуттском переулке. Название улицы все еще несет на себе печать ее бесславной истории. Переулок называется «Кину гоала» (Кину-молочник). Вероятно, этот молочник даже когда-то сколотил состояние, но отцы города так и не стерли из публичной памяти его скромное происхождение. Наш рассказчик, чиновник Хорипода, столь беден, что у него, по сути, нет дома. Он снимает маленькую комнату в этом переулке. Его жизнь состоит из переулка и конторы в городе. Хорипода сбежал от собственной свадьбы, потому что не решился взять на себя ответственность. Но женщина, на которой он так и не женился, и его родной дом в речной провинции восточной Бенгалии продолжают преследовать его в городской жизни.

Тагор начинает в описательном, реалистичном ключе:

Узкий переулок.
Дом двухэтажный.
Внизу, за решеткой – окно,
Двери – прямо на улицу,
Стены в мутных подтеках,
Обветшалые и облупленные.
Над дверью пришпилен ярлык
С ликом Ганеши,
Покровителя всех начинаний.
В этой комнате я живу и плачу за нее.
Здесь же ящерица обитает,
От меня отличаясь лишь тем,
Что всегда обеспечена пищей.
Я – младший клерк в конторе.
Двадцать пять рупий – жалованье.
Столуюсь я в доме Дотто —
Даю уроки их сыну.
А вечера коротаю
На вокзале – и мне
Не надо платить за свет.
Шипенье паровика,
Рев гудка,
Толкотня пассажиров,
Клики кули…
Но бьют часы —
Десять тридцать.
Домой…
Тьма. Тишина. Одиночество.
На берегу Дхалешвари, в деревне, тетка живет,
У ее деверя – дочка.
Была назначена свадьба,
Благоприятный час
Был избран – но я сбежал
Именно в этот час,
Спас девушку – и себя…
Она не вошла в мой дом,
Но в душу мою вошла.
Даккское сари на ней,
На лбу, у пробора, – киноварь…
Дожди, дожди… Надо
Тратиться на трамвай.
А тут еще вычеты, вычеты…
В переулке гниют
Манго объедки, рыбьи жабры,
Дохлая кошка и прочая дрянь.
Дырявый мой зонтик похож
На жалованье, изрешеченное
Вычетами.
<…>
Темная тень ненастья,
Как зверь в западню, попадает
В мою угрюмую комнату.
<…>
Канто-бабу живет на углу.
Тщательная прическа,
Выразительные глаза.
Он прихотлив и нежен.
Обожает игру на флейте.[444]

В этом месте стихотворение меняет настроение и регистр. Тагор, воспользовавшись прозопоэтической формой для включения фрагмента реалистичного, почти прозаического описания, затем использует прием, который кинокритики назвали бы «наезжающий кадр», когда рамка одного кадра наезжает на предыдущий, подвергая испытанию наши зрительные способности. Стихотворение предпринимает ни много ни мало полномасштабную атаку на историческое и объективное восприятие. Тагор говорит, что этот переулок – и факт, и не факт. И в этом, утверждает он далее, состоит функция поэзии, чтобы помочь нам заглянуть за занавес, пронзить завесу реального. Здесь Тагор возвращается к разделению между прозой и поэзий, которое он провел в 1890-е годы. Функция поэтического – создать цезуру в историческом времени и перенести нас в царство, выходящее за пределы исторического. И это, другое, царство Тагор назовет вечным. Корнет производит сдвиг в настроении стихотворения. Тагор использует всю мощь исторической иронии в освоении этого европейского инструмента в жизни низшего среднего класса в бенгальской Калькутте. Корнетист из стихотворения не обладает величием, а название стихотворения, «Банши», превращает корнет в сельский музыкальный инструмент, обычно приукрашенно именуемый флейтой. Но Тагор заставляет европейский инструмент исполнять индийскую рагу,[445] которая и улавливает пафос жизни, протекающей в этом заброшенном районе Калькутты, и выходит за его пределы. Дочитаем стихотворение до конца:

И в мерзости переулка нашего
Иногда – средь ночи поникшей,
Иногда – во мгле предрассветной
Возникают внезапные звуки…
А то – на закате, вечером,
Небеса обнимая,
Вековая печаль разлуки
Вдруг запоет протяжно.
И начинает казаться
Нелепостью, бредом пьяного
Переулок этот зловонный.
И кажется – разницы нет
Меж мною, клерком Хориподом,
И падишахом Акбаром.
И в струях грустящей флейты
Влекутся к единому раю [ «Вайкунтха»][446]
Мой зонтик – и зонт царя…
Но это – мираж.
А там,
Где эта песня, – действительность,
Там,
В бесконечных мгновениях вечера,
Тамал расстилает тени
На берегу Дхалешвари.
И во дворе – она.
Даккское сари на ней.
На лбу, у пробора, – киноварь[447].

Тагор задействовал эклектичный набор аргументов для теоретической защиты своей позиции в отношении поэтического. Он апеллирует к европейскому романтизму, в частности к стихотворению Китса 1819 года «Ода к греческой вазе». Он также обращается к «Упанишадам» и санскритской эстетике, проводя различие между «босту» (полезными вещами) и «раса» – бескорыстными, обобщенными эмоциями, которые, согласно теории санскритской поэтики, вызывает к жизни эстетическая практика[448]. Дополнением к этому служит его собственная философия, основанная на «Упанишадах». Она постулирует существование трансцендентального или космического чувства, называемого «лила», «игра» и выступающего в качестве верховного критика разума, тем самым прерывая – но не устраняя – действие сугубо политического


Рекомендуем почитать
Памятник и праздник: этнография Дня Победы

Как в разных городах и странах отмечают День Победы? И какую роль в этом празднике играют советские военные памятники? В книге на эти вопросы отвечают исследователи, проводившие 9 мая 2013 г. наблюдения и интервью одновременно в разных точках постсоветского пространства и за его пределами — от Сортавалы до Софии и от Грозного до Берлина. Исследование зафиксировало традиции празднования 9 мая на момент, предшествующий Крымскому кризису и конфликту на юго-востоке Украины. Оригинальные статьи дополнены постскриптумами от авторов, в которых они рассказывают о том, как ситуация изменилась спустя семь лет.


Лондонград. Из России с наличными. Истории олигархов из первых рук

В этой книге излагаются истории четырех олигархов: Бориса Березовского, Романа Абрамовича, Михаила Ходорковского и Олега Дерипаски — источником личного благосостояния которых стала Россия, но только Лондон обеспечил им взлет к вершинам мировой финансово-экономической элиты.


Практик литературы (Послесловие)

Журнал «Роман-газета, 1988, № 17», 1988 г.


Об Украине с открытым сердцем. Публицистические и путевые заметки

В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.


Генетическая душа

В этом сочинении я хочу предложить то, что не расходится с верой в существование души и не претит атеистическим воззрениям, которые хоть и являются такой же верой в её отсутствие, но основаны на определённых научных знаниях, а не слепом убеждении. Моя концепция позволяет не просто верить, а изучать душу на научной основе, тем самым максимально приблизиться к изучению бога, независимо от того, теист вы или атеист, ибо если мы созданы по образу и подобию, то, значит, наша душа близка по своему строению к душе бога.


Разведке сродни

Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.