Провинциализируя Европу - [114]

.

В 1930-е годы в споре о кастовой системе в Индии Махатма Ганди и Б. Р. Амбедкар, лидер так называемых неприкасаемых, воспроизводили – при всех известных расхождениях между ними – элементы двух позиций, обозначенных выше. Они оба видели путь достижения социальной справедливости через создание возможностей, независимых от прошлого. Ганди, например, недвусмысленно заявлял, что для его критики каст история этой практики не имеет большого значения. «Каста, – говорил он, – не имеет отношения к религии. Это обычай, происхождение которого мне неизвестно, и для удовлетворения моего духовного голода знать его мне необязательно. Но я знаю, что он вреден как для духовного, так и для национального роста»[705]. Амбедкар рекомендовал полный пересмотр индуизма, чтобы привести его в соответствие «с демократией». Он призывал к «полному изменению фундаментальных понятий жизни», «мировоззрения и отношения к людям и вещам» для «уничтожения каст» и для полной перестройки индийского общества на основе триады принципов «свободы, равенства и братства»[706].

То самое ощущение свободы в отношении к прошлому, которое артикулировали и Ганди, и Амбедкар, предполагает, однако, и возможность другого отношения к нему. Свобода от прошлого может означать, что с прошлым можно обращаться как с вместилищем ресурсов, постоянным резервом, к которому субъект политической модерности может прибегать по необходимости в борьбе за социальную справедливость. Это понимание свободы характерно для отношения Ганди к священным текстам. «Священные книги в строгом смысле этого наименования, – писал Ганди, – могут иметь дело только с внутренними истинами и взывать к любому сознанию. <…> Ничто не может быть принято, как слово Божье, что нельзя проверить разумом или пережить духовно». Ганди утверждал, что у человека есть выбор в вопросе религии: «Религию следует судить не по ее худшим образцам, а по тому лучшему, что она смогла создать. И только это может служить стандартом, к которому следует стремиться и который следует превосходить»[707].

Амбедкар в свою очередь цитировал Джона Дьюи – «моего учителя, которому я столь многим обязан» – и говорил: «Каждое общество обременено тривиальным, мертвой древесиной прошлого, а также тем, что вне всякого сомнения порочно». Задача «просвещенного» общества состояла «в том, чтобы сохранить и передать в целости не все существующие достижения, а только те, что способствуют лучшему будущему общества». Соответственно, индуисты:

…должны рассудить, не следует ли им прекратить поклоняться прошлому как поставщику идеалов <…> Проф. Дьюи… говорит: «Любой индивид может жить только в настоящем. Настоящее – это не просто то, что наступает вслед за прошлым или производное прошлого». <…> Индуисты должны рассудить, не пришло ли для них время признать, что нет ничего постоянного, ничего вечного, ничего «санатам»[708]. Всё меняется. <…> должна происходить постоянная революция ценностей, и индуисты должны осознать, что если существуют стандарты для оценки деяний человека, то должна существовать и готовность пересмотреть эти стандарты.[709]

В этих фрагментах исповедуются два вида отношения к прошлому. Одно – это историцизм, идея, что для овладения вещами мы должны знать их историю, процесс пройденного ими развития на пути к тому, чем они стали. Историцизм сам по себе обещает человеку определенную степень автономии относительно истории. Идея состоит в том, что если познать причинные структуры, действующие в истории, то можно в какой-то степени стать их господином. Другой тип отношения к прошлому, который исповедуется здесь, я называю «децизионистским» типом. Под «децизионизмом» я понимаю такую диспозицию, которая позволяет критику говорить о будущем и о прошлом так, будто они были конкретными, ценностно нагруженными моментами выбора или решениями, которые предстоит принять в отношении и прошлого, и будущего. Здесь не идет речь об исторических законах. Критик руководствуется своими собственными ценностями при выборе наиболее желаемого, здорового, разумного будущего для человечества и смотрит на прошлое как на склад ресурсов, из которого он черпает по необходимости. Подобное отношение к прошлому включает революционно-модернистскую позицию, когда реформатор старается свести какую-то отдельную историю к нулю, чтобы построить общество с чистого листа. Однако децизионизм необязательно связан с иконоборчеством в отношении прошлого. Оно позволяет иметь несколько позиций в отношении прошлого – от уважения до отвращения – и при этом не быть им связанным. Он использует «традицию», но это использование руководствуется критикой настоящего. Таким образом, оно представляет собой свободу от истории, но также и свободу уважать те аспекты «традиции», которые будут сочтены полезными для строительства желаемого будущего.

Децизионизм и историцизм могут на первый взгляд показаться противоположными друг другу. Известный индийский критик Ашис Нанди убедительно возражал историцистским взглядам, которые в моем понимании являются «децизионистскими». В недавнем эссе, озаглавленном «Забытые двойники истории», Нанди критикует исторические методы. В отличие от субъектов антропологии, «субъекты истории почти никогда не восстают, потому что они в основном мертвы»