Проверка слуха - [27]

день, непрочно спрятавший луну.

Куцый день, подстриженный под нуль,

зябкая промозглость по спине…

В этот день не верится в июль —

отчего ж ты вспомнил обо мне?

Раскатились судьбы — не снизать,

хлопоты тебе не по плечу…

Так хотела многое сказать

без тебя тебе… И вот — молчу…

След от слов больней, чем след от пуль,

лучше не касаться этих мест…

Извини, не верится в июль —

в осень, в хлябь, в сбесившийся норд-вест…

* * *

В голод, мор, любое лихолетье,

в дни, когда весь мир лежал в золе,

за подол держали женщин дети —

матерью держались на земле.

Женщинам бы плакать, биться, выть бы,

да вытьем детей не прокормить!..

И плелись невидимые нити

в прочную связующую нить.

Зарастали дикие прокосы,

поднималась новая трава…

Падали на утренние росы

женские тревожные слова:

— Люди, на себя беду примерьте!

Отведите худшее из зол!

Ведь ничто не сможет, кроме смерти,

у детей наш выдернуть подол!

ТРАМВАЙНАЯ ЗАРИСОВКА

Говорил ей парнишка весомо,

щеря светлый уверенный глаз:

— Это, бабка, не лавка у дома,

а трамвай в самый пиковый час.

Что, толкают? А как ты хотела?

Все с работы, а ты — от тоски!

Вечно ищут на пенсии дела —

лучше б внукам вязали носки!

Краем рта усмехнулась старуха,

не спеша дать парнишке ответ,

и жалела его, лопоухого,

зная скорость течения лет…

* * *

«Девочка на шаре» Пикассо:

девочка — арена — шарик между…

До паденья только волосок,

но на непаденье есть надежда…

Мы стоим, как девочка на шаре,

равновесье — тоненькая нить…

Охватить бы Землю теплой шалью

и узлом надежно закрепить.

Люди — их безумье — шар наш между —

вечной ночи ядерная пасть…

Но на непаденье есть надежда.

Удержаться б только. Не упасть.

* * *

Куда ты так спешишь, мой бывший друг?

Не торопись, не брошусь я в погоню,

и не окликну, не заплачу вдруг,

платок не стисну нервною ладонью…

Когда ушел ты, и саднила боль,

когда горчила на губах потеря,

я и тогда (напомнить мне позволь!)

с упрёком не стучала в твои двери.

Так почему же нет тебе покоя?

Зачем весь этот прошлогодний снег?

И что за наваждение такое

несёт тебя, всё убыстряя бег?

Ты не поставил в предложеньи точку —

а это ведь всегда неоднозначность,

и надо дописать финала строчку,

чтоб мир обрел конкретность и прозрачность…

Но мой сюжет окончился давно,

и не ищу я больше с ним свиданья,

а потому, мне, право, всё равно,

как ты расставишь знаки препинанья.

* * *

Рыжий кот — хвост трубой!

У часов старинный бой,

на паркете лунный свет…

Есть любовь, а счастья нет.

Не горюй, не беда,

так бывает иногда,

счастье — рыжая вода:

кап — и сгинет без следа!..

Бой часов, ночь без сна,

в окна брызжет весна!

Выше нос, хвост трубой:

есть любовь — всё с тобой!

Лунный свет, рыжий кот,

талый снег, хрупкий лёд,

осень, лето, весна,

бой часов, ночь без сна…

На судьбу не греши —

это всё не гроши,

не кляни, не губи

и обид не копи!..

Может, дождь, может, снег!

Может, да, может, нет!

Не взлелеивай месть:

есть любовь — счастье есть!

* * *

Хамство бывает разное —

трамвайное и площадное,

любезное, безобразное,

трусливое, беспощадное.

Мелкое хамство, лабазное,

где-то в корню не удавленное,

разное хамство, разное.

Хуже — высокопоставленное.

В чистый костюмчик втиснутое,

с барственным баритончиком,

надо — спровадит быстренько,

надо — задок в поклончике.

Подлые, рабьи мысли

с чиновничьих этих высей

людям талдычат: «В жизни

от вас ничего не зависит!»

— Этот опять, что ли с бедами? —

Скука в глазах свинцовая,

— Что, позвонишь куда следует?

Пробуй! Дело не новое!

Жалобку вздумал? Жалуйся!

Вот она, макулатура!

Но не особо радуйся:

я же — номенклатура!

Что, развалил работу?

Вот навязался критик!

Знай свое место! То-то!

Ты в этом деле винтик!

Хуже любого предательства

слабому душу выржавит,

будто бы вид на жительство

милость чинушью выдавит.

Но ведь людей немало

крепких во всяком смысле:

вечно Россия рожала

тех, кто пошире мыслит:

винтик, шурупчик, гаечка —

это деталь крепежная!

Ну, а как разболтается?

Рухнет постройка сложная!

Ну, человек рабочий,

значит, опять за дело:

чистить и откурочивать

то, что к нам прикипело.

И, не терпя двурушия,

жестким сдирать абразивом

хамского равнодушия

подлую образину!

* * *

Лес, ты мне слово одно подари —

слово огня и любви,

полное неги и страсти!

К этому слову ты, море, мотив подбери

в ритме волны, в такт веслу и в тональности снасти…

Воздух сосновый, ту песню наполни до края

острым и свежим дыханием шишек смолистых,

так, чтобы каждый сказал — эту песню я знаю

и подпою этим строчкам нехитрым и чистым.

Я эту песню спишу на тетрадный листочек,

голубя сделаю — пусть он летает по свету,

пусть донесет он тепло этих песенных строчек

всем, кто в пути — не в постели

встречает рассветы.

Пусть над землей он рассыплется звуками бубна…

Тайно я верю, что светлая музыка эта

лучшие струны затронет в сердцах, пусть подспудно,

и оправдает меня на миру, как поэта!

* * *

Поговорим, не разжимая губ,

не возводя обиды наши в куб

истерик и словесной шелухи,

и не казня за прошлые грехи.

Поговорим, не отводя глаза,

без блефа, без козырного туза,

без камня в спину, выспренних угроз,

без самоумиления и поз.

Поговорим, не открывая рта,

о том, что вслух не скажем никогда:

нам повезло — хоть в счастьи каждый глуп —

всё понимать, не разжимая губ…

* * *

Падает тень на лица,

время летит, пыля.

Выпустила синицу,

где искать журавля?