Провал операции «Каракурт» - [9]

— Понимаю, Иван Сергеевич, — ответил Петраков. Он действительно вполне отчетливо понимал всю меру сложности и ответственности предстоящей операции. Понимал и то, что Оганов — стреляный воробей и любая неточность может вызвать в нем подозрение в том, что гости, которых он ждет, — подставные. И тогда ситуация может стать непредсказуемой. Мысли Петракова невольно перекинулись на Куксова — так он там? И что принесут очередные сутки? Не пережмет ли он, форсируя события, не переиграет ли?

Словно угадав мысли подчиненного, Бахрушев сказал:

— Куксову верю. Парень с головой. Словом, надеюсь на вас.

В эти минуты Иван Сергеевич вспомнил Иванушкина. Сегодня утром он получил письмо от его матери. Из головы не выходили строки: «…Как радовалась я, когда Федя написал мне, что служит теперь в глубоком тылу. Ведь он у меня единственный. А что еще нужно матери, за что молить Бога, как не за то, чтобы единственная твоя кровиночка осталась живой и невредимой. Простите меня за это письмо, но я не понимаю, почему же и в нашем тылу убивают наших сыновей?»

«Да, убивают, — с горечью подумал Бахрушев. — И, к сожалению, Иванушкин не последняя жертва, павшая на этом невидимом фронте. Но мы должны, обязаны сделать все, что б этих жертв было как можно меньше!»

— О чем задумались, Иван Сергеевич? — прервал размышления полковника Петраков.

— О чем? — Бахрушев на секунду задумался, а потом ответил — О том, что операцию надо постараться провести без единого выстрела. Понимаешь? Без единого! Мы должны — ведь мы профессионалы.

Внутреннее волнение полковника передалось Павлу. Он посерьезнел, на его худом лице забегали желваки:

— Постараемся, Иван Сергеевич.

— Постарайся, сынок, постарайся… — это «штатское» слово, сорвавшееся с уст старого контрразведчика, заставило Павла на какое-то мгновение забыть, что перед ним полковник — начальник отдела «Смерш». Он увидел уже немолодого, много повидавшего на своем веку человека, отца, не раз посылавшего своих сыновей на смерть. Наверное, сколько смертей, столько и рубцов было на его сердце…

Почти двое суток прошло после того разговора в кабинете Бахрушева, а у Петракова он не выходил из головы. Вот и теперь, садясь в трофейный «Фокке-Вульф» вместе с группой в двадцать человек, переодетых в диверсантов, Павел снова вспомнил напутствие полковника — провести операцию без единого выстрела. Он еще раз оглядел бойцов. Это были надежные, тщательно отобранные люди. Капитан верил в них. И все же с каждой минутой полета сердце его билось все чаще…

Не меньшее волнение испытывал в эти же часы и Куксов. Трое суток, проведенных в банде, измотали его. Ему еще никогда не было так трудно. Даже в фашистском тылу он не ощущал такого адского напряжения. Здесь же он постоянно чувствовал, что за каждым его шагом, за каждым словом и даже взглядом постоянно следят. Огромных усилий стоило Сергею не показать, что он нервничает. А вот то, что Оганов нервничал, было заметно.

— Вас что-то беспокоит? — спросил Куксов, стараясь говорить как можно спокойнее.

Оганов молча уставился на Сергея. Так он смотрел на него, наверное, с полминуты, потом отвел взгляд и резко бросил:

— Нет!

В этот момент послышался отдаленный гул самолета.

— Пора зажигать костры, — сказал Сергей.

Оганов щелкнул пальцами, и двое бандитов, стоявших рядом, бросились выполнять приказ. Через минуту все шесть костров уже пылали.

— Господин Оганов, — сказал Сергей. — Я думаю, надо спешиться. Кони могут испугаться самолета. Пусть ваши телохранители отведут их в балку, где укрылся отряд.

Оганов недоверчиво посмотрел на Куксова.

— Чем вам помешали мои люди?

— Нам могут помешать кони. Это, во-первых. А во-вторых, — Сергей усмехнулся, — мне кажется, вы чего-то боитесь. Чего?

— Мне нечего бояться, — бросил Оганов и соскочил с коня.

То же самое сделал и Куксов.

— Отведите коней в балку и будьте начеку, Хамид, — сказал Оганов тому самому бородачу, что три дня назад присел Сергея в банду.

Тот молча кивнул. Между тем гул «Фокке-Еульфа» слышался уже совсем рядом. Не прошло и пяти минут, как Оганов и Куксов увидели самолет. Он сделал круг и пошел на посадку.

…Один за другим сбегали по трапу «диверсанты» — здоровые крепкие парни, увешанные оружием. Сергей лишь на секунду представил себе, что было бы, если б это действительно были гитлеровцы. Ему стало жутко. Зато в глазах Оганова забегали зловещие чертики. Во всполохах затухающих костров лицо его приобрело еще более хищное выражение. Похоже, он забыл о своих страхах. «Вот и славненько», — подумал Сергей.

В этот момент по трапу сошел Петраков. На переносице его блестело пенсне.

— Доктор Долль, — шепнул Куксов. — Пойдемте.

Когда Оганова с Куксовым и Павла разделяли несколько шагов, Сергей неожиданно остановился, принял строевую стойку и вскинул правую руку вверх:

— Хайль Гитлер!

Петрахов небрежно поднял ладонь:

— Хайль.

Затем он сделал несколько шагов навстречу и протянул Куксову руку:

— Рад видеть вас живым и невредимым.

— Спасибо, господин Долль, — отчеканил Сергей.

Похлопав его по плечу, Петраков протянул руку Оганову. Взгляды их на мгновение встретились. Этого хватило Павлу, чтоб убедиться, что перед ним беспощадный человек, способный на все, недаром же говорят, что глаза — это зеркало души. Слащавая улыбка, вдруг появившаяся на лице бандита, не смогла сгладить первого впечатления. С этой улыбкой елейным голосом он произнес, обращаясь к мнимому доктору Доллю: