Противоречия - [71]

Шрифт
Интервал

Что у дворца перед балконом мрет,
Ни песенька шута… Кровать его алькова
Подобьем кажется большой, могильной ямы,
Не могут выискать его двора статс-дамы
Такого нового бесстыдства туалета,
Чтоб скрасть улыбку с губ у юного скелета.
Ученый, золото готовящий чудак,
Болезнь из короля не мог изгнать никак,
И ванны римские из крови (вспоминают
О них, состарившись, властители земли)
Тот отупелый труп, в котором протекает
Не кровь, а Леты муть, согреть не помогли.

ИГРА

Гетеры старые в тепле поблекших кресел,
Бледны, намазаны, жеманятся устало;
С ушей их падает звон камня и металла
И взор их Льстив, зловещ, и мертвенен, и весел.
Их облики без губ и без окраски губы
На зелени ковров нергаментны и гадки,
И ищут золото, как в адской лихорадке,
В карманах пальцы их, порывисты и грубы.
Со свода грязного ряды больших кинкетов
Льют свет рассеянный на окруженных славой,
Приволочившихся мотать свой пот кровавый,
Туманных, ледяных и сумрачных поэтов.
Вот черное табло, что ночью созерцаю
Я, ясновидящий, затравленный и скучный.
Я вижу и себя: я там, в норе беззвучной,
Холодный и немой, завидуя, взираю.
Завидуя им всем, их цепкой страсти смелых,
Пришедших торговать нахально предо мною
Былою красотой иль славою былою,
И смеху мрачному развратниц престарелых.
И я взволнован был от зависти к стремленью
Несчастных к пропасти с наибезумной кручи,
Что всё же предпочли, самим себе наскучив,
Свой ад – ничтожеству и боль – уничтоженью.
13 августа 1915 СПб

ВИНО ОДИНОКОГО

Галантной дамы взор, особенный и быстрый,
Скользящий холодно, как луч луны, когда,
Купаясь в озере, раскидывает искры
Ее небрежная, пустая красота,
Распутный поцелуй веселой, тощей Ады,
Последнее экю меж пальцев игрока
И звуки музыки, дрожащие рулады,
Как чья-то дальняя и нервная тоска,
Всё вздор перед тобой, объемистая фляга!
Из брюха твоего волнующая влага
Благочестивого поэта веселит
И льет в него глотки надежды и отваги
И гордость, этот клад для каждого бродяги,
С которой он на мир, как Бог с небес, глядит.

СМЕРТЬ БЕДНЫХ

Это Смерть нас живит и, увы, утешает,
Как надежда, конец драгоценный пути,
Дорогой эликсир, что бодрит, опьяняет,
Дарит силы до вечера снова идти…
Это светоч, мерцающий в мраке неверно,
В непогоду зимой указующий путь,
Знаменитая, жданная нами таверна,
Где мы можем поесть и уснуть.
Это Ангел – с его магнетических пальцев
Ниспадают экстазные сны на скитальцев;
Для нагих и для нищих он стелет постель…
Пенсион бедняка, первородина, цель,
И мистичный чердак, и немой, и прелестный…
Это портик, открытый в простор неизвестный.

СМЕРТЬ АРТИСТОВ

Сколько раз мне лобзать, бубенцами звеня,
Низколобую Карикатуру?
О, колчан, сколько стрел пропадет у меня,
Прежде чем я постигну Натуру?
Разве мы созерцали величье Творца?
Продаваясь для славы и хлеба,
Мы разрушили мир, этот мир до конца,
Но мы адски хотели бы неба!
Есть святыни не знавшие взоры.
Есть идущие мрачно скульпторы,
Молотя тебя в лоб, как кузнец,
К Капитолию тьмы и молчанья.
Вера этих — цветы их сознанья
Распуститься заставит Конец.

ГОЛОС

Да, колыбель моя была в библиотеке;
Пыль, Вавилон томов, пергамент, тишина,
Романы, словари, латыняне и греки…
Я, как in folio, возвышен был тогда.
Два голоса со мной о жизни говорили.
Один, коварен, тверд, сказал мне: «Мир – пирог.
Развей свой аппетит. Ценой своих усилий
Познаешь сладость ты всего, что создал Бог».
Другой же закричал: «Плыви в бездонных сказках
Над тем, что мыслимо, над тем, что мерит метр».
Ах, этот голос пел, баюкал в странных ласках,
Пугал и волновал, как с набережной ветр,
Как кличущий фантом, пришедший ниоткуда.
Я отвечал: «Иду!» И это я тогда
Вдруг ощутил ту боль и ту судьбу, что всюду
Ношу теперь с собой, ношу всегда, всегда…
Я вижу новые созвездья из алмазов
В чернейшей бездне снов, за внешностью вещей;
Раб ясновиденья и мученик экстазов,
Я волоку с собой неистребимых змей.
И это с той поры я, как пророк, блуждаю;
В пустынях и морях я, как пророк, один.
Я в трауре смеюсь, я в праздники рыдаю
И прелесть нахожу во вкусе горьких вин.
Мне факты кажутся какой-то ложью шумной,
Считая звезды в тьме, я попадаю в ров…
Но Голос шепчет мне: «Храни мечты, безумный.
Не знают умники таких прекрасных снов»…
Октябрь 1914 СПб

БЕЗДНА

Паскаль бездонность знал, кружащуюся с ним.
Увы! Всё – бездна, всё – желанье, дело, слово!
Я – беспрестанный страх, и каждый миг я снова
Дрожу от ужаса всем существом своим.
Вверху, внизу, везде молчанье, глубина.
На темноте ночей своим искусным пальцем
Бог чертит предо мной, истерзанным страдальцем,
Кошмары без конца… Как трепещу я сна!
Он – черная дыра! Во сне куда-то в вечность
Проваливаюсь я, в неведомую тьму…
Ах, в каждое окно взирает бесконечность!
Мой разум, раб тоски и головокружений,
Зовет к бесчувствию, стремится к Ничему!
А, жить всегда, всегда средь чисел и явлений!

КРЫШКА

Трущобный нищий он иль он Христа служитель,
Высокомерный Крез, Цитеры куртизан,
Сын пашни иль морей, сын севера иль житель
Долин пылающих, сожженных солнцем стран,
Байбак иль Вечный Жид, виллан иль горожанин,
Ведь всё равно всегда с бессильной головой,
Повсюду человек пред Тайной нищ и странен
И с ужасом глядит в просторы над собой.
Ты, небо! Свод тюрьмы, где душит нас угар!
Блестящий потолок театра-буффа, сцены,

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.