Противоречия - [51]

Шрифт
Интервал

Не страшны нам все жертвы борьбы,
Тем, что идут на бой, звонко песню пою,
Тем, что в битве находят гробы!
1904, Крым. Ялта

МОЯ ЛЮБОВЬ

Нет тягостной любви и лишь полна

страданий одна любовь – Фамари и Аммона.

Трактат Авот

Я мрачен с вида.
Как пирамида,
Я недвижим.
Рожден балбесом
И лени бесом
Я одержим.
Скучал до боли,
Но глазки Оли
Раз увидал!
И легче пуха,
Быстрее духа,
Пред ней предстал.
Стройна, высока
И черноока
Она была.
Полна движенья,
И треволненья,
И вся светла.
И, как у Гретель,
В ней добродетель
Висит, как груз.
А я вихрастый,
Хромой, очкастый
И весь кургуз.
Одну надежду
Я на одежду
Еще имел…
Взглянул на брюки…
Какие муки
Я претерпел!?
С тревогой тайной
Взглянул отчайно
На свой мундир…
Поникли вежды…
Мои надежды –
Мечты, эфир…
1905

«Я вспомню. Был вечер, и мебель…»

Я вспомню. Был вечер, и мебель
Была тяжела и мягка…
Как лилии трепетный стебель,
Была ты грустна и тонка.
Да, ты на диване огромном
Сидела недвижно тогда,
Согнувшись, в углу полутемном
Я вспомню… я вспомню… О да!
В восторге, в тоске и тревоге
Я что-то тебе говорил…
Какие-то жизни чертоги
Построить я звал и манил…
Мы молоды были… Могучи
Казались дела впереди,
Но слезы и тяжко и жгуче
Рвались и молчали в груди…
То было ли шуткою злою,
Иль вдруг ты меня поняла,
Но нежно и мягко рукою
Ты мне по руке провела.
Да, грустно улыбку роняя,
Ты руку погладила мне…
Я помню, моя дорогая,
Я помню, как будто во сне.
Ах, ты не могла догадаться.
Как жаждал я робким челом
К коленям твоим приласкаться.
Как грустно мне было потом…
И в дни, когда я понимаю,
Что жизнь – безысходный тупик,
Как я этот миг вспоминаю,
Когда-то пронесшийся миг…
Осень 1907

«Ах, в моем сердце вновь Содом-Гоморра…»

Ах, в моем сердце вновь Содом-Гоморра,
Сердцетрясенье при виде прокурора!
Конфетка моя да шоколадная,
Что за участь у меня, да безотрадная!
Ах, лишь разгонит сны мои Аврора,
Всё я мечтаю, всё про прокурора!
Конфетка моя! Уж не обижу я,
Как поглажу его кудри, кудри рыжие!
Днем ли, в саду ли, сижу я у забора,
Всё я мечтаю, всё про прокурора!
Конфетка моя, да леденистая,
Не влюблюся я в милого, в гимназиста я!
Ах, променяю всех студентов свору,
Всю мою свиту я на прокурора!
Конфетку куплю, да папермента я!
Не влюблюся я в милого и в студента я!
Всё-то взираю, ровно как на гору,
Голову закинув, я на прокурора!
Конфетка моя, да маргаринная!
Ах ты, талия милого очень длинная!
Ростом, я знаю, он мне и не впору…
Всё ж я мечтаю, всё про прокурора!
Конфетка моя, да маргаринная,
Ах ты, ноженька милого журавлиная!
Но даже росту его не шлю укора,
Хоть и длиннее нету прокурора!
Конфетка моя, да пол грошовая!
Закажу я каблуки, да двухвершковые!
Ровно в минуту он засудит вора…
Нету на свете умнее прокурора!
Конфетка моя, да из прилавочка,
Подарю милому мыла на удавочку!
Люди скажут: ах, что за умора!
Что мне за дело – люблю я прокурора!
Конфетка моя, да очень жирная!
Ах ты, грудь мого милого, размундирная!
Ах, от любви я стала даже хвора…
Вот как люблю я душку-прокурора!
Конфетка моя, да что за дуся я!
Разве только еще в Блеха и влюблюся я?!
1908 Самарканд

ЛЕГЕНДА

В далекой и мрачной теснине
Старуха-колдунья живет;
Сидит пауком в паутине
И всё паутину прядет.
И в сети ее попадают
И мухи, и звери, и мы;
Качаясь, на них засыхают
Религии, царства, миры…
Раз витязь заехал в теснину
И смотрит и в толк не возьмет:
Он видит – паук паутину
Средь мертвых прядет и прядет…
– «Скажи, как тебя прозывают,
Старуха-колдунья-паук?» –
Старуха ему отвечает:
– «Зовут меня Время, мой друг!» –
– «Зачем же ты, я удивляюсь,
Прядешь эту липкую дрянь?» –
Старуха молчит, улыбаясь,
Прядет и прядет свою ткань.
– «Смотри, чтоб она не порвалась,
Коль я размахнуся!..» Но, зла,
Колдунья в ответ рассмеялась
И сетью его оплела.
1908 Самарканд

НА КОМО

За горб каменистый излома
Лучи золотые ушли.
Не вечер еще, но на Комо
Вечерние краски легли.
Палаццо, как будто на стали,
В глубинах недвижно-ясны,
Ущелий лиловые дали
В лазурных заливах видны.
Зыбь легкие вьет арабески,
Обрывы, стена тополей,
И тихие шепоты-всплески
О мраморный скат ступеней.
Ряд плавных, спокойных, широких
Теней пробежал и застыл…
Чарующий голос с далеких,
Далеких доносится вилл…
Задорны, и нежны, и живы,
Смеются, тоскуют и ждут
Романса и рифм переливы
И к женским объятьям зовут.
Но жгут меня песни улыбки,
И мыслю я, мучимый ей,
Как непоправимы ошибки
Скитальческой жизни моей.
1909 Belagio

«Я не люблю тебя; мне суждено судьбою…»

Я не люблю тебя; мне суждено судьбою
Не полюбивши разлюбить…
Я не люблю тебя; моей больной душою
Я никого не буду здесь любить.
О, не кляни меня; я обманул природу,
Тебя, себя, когда в волшебный миг
Я сердца праздного и бедного свободу
Поверг у милых ног твоих.
Я не люблю тебя, но, полюбя другую,
Я презирал бы горько сам себя.
И, как безумный, я и плачу и тоскую,
И лишь о том, что не люблю тебя.
18 декабря 1909 Петербург

ПЕСНЯ ИГРОКА

С ранних лет по эту пору
С чертом в карты я играл.
Я душой платил партнеру,
Он мне счастьем отдавал.
Так играли по годам!
Тра-ла-ла-ля!
Трам-там-там!
Банкометом в эти встречи
Нам двоим судьба была.
Люди жглись для нас, как свечи,
Мир был плоскостью стола;
Много ставилося там…
Тра-ла-ла-ля! Трам-там-там!
На лице мне время счеты
Зло морщинами вело,
Рисковал я без заботы,
Только всё мне не везло!
Что ни ставлю, всё отдам!

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.