Противоречия - [20]

Шрифт
Интервал

Ползет отвратительный, скаредный будень,
Всё тот же, тот… Просыпается город великий,
И снова путь смертных и скучен, и труден.
Но ночь придет, разгорятся вновь мысли и краски,
Польются желанья в блестящих виденьях – потоках…
Ведь правда? Да? Мы живем, лишь впиваяся в сказки
О славе, богатстве, о страстных пороках?
Внемлите бреду сонному,
Услышьте хрип больной,
Внемлите оскорбленному
Работою дневной!
О, дни его обидные,
О, пламенные сны!
Красавицы бесстыдные,
Ему, ему даны.
Веселому, прекрасному,
И счета нет деньгам!
Внемлите бреду страстному
И высохшим губам!

ДНЕВНИК МИСТИКА

1. «Мы – скальды огромных скоплений…»

Мы – скальды огромных скоплений,
Друиды больших городов;
Затеряны в кельях строений,
Замучены мыслью веков,
С глазами, открытыми дико
На свой мир, живя полусном,
С душою, исполненной крика,
Со скованным злобою ртом,
Мы бродим повсюду – по грязи,
По храмам, по душам людей,
И тайные чувствуем связи
Событий, и душ, и вещей.
В трактирах зловещих предместий
Внимаем тревоге низов
И шепчем им лозунги мести
И лестью тревожим рабов;
А ночью больными устами
Мы славим немой небосвод,
Как нежная девушка в храме,
Тоскует душа и поет…
Подолгу, упорно, без слова,
Впиваем наркозы томов,
И мысль отмечает сурово
Законы бегущих годов.
Мы мыслим. Но мысли – опасность.
Мы знаем и ночью, и днем
Всю близость к безумью, всю страстность
О всем лишь своих аксиом.
Ах, видеть все бездны, все разом,
Всё знать, всё презреть и идти,
Живя то тоской, то экстазом –
Вот розы на нашем пути.

2. «Над Невою сфинкс спокойный…»

Над Невою сфинкс спокойный,
Над свинцовою Невой…
Люд вокруг бежит нестройной,
Говорящею толпой.
Криков, звуков многозвонность,
Лица тусклые глядят…
Но поставлен в обыденность
В небеса гранитный взгляд.
И над говором, в просторе
Серой облачности дня,
Реет мысль memento mori,
Тишь презрительно храня,
Вечность каменной улыбки,
Смех таинственных очей…
Быстры, суетны и зыбки
Тени множества людей.
Знаю, чует беспредельность
Мертвый сфинкс и видит он
Мира стройность, мира цельность
И во всем один закон.
Эти люди, эти крики
И важны и неважны,
И ничтожны и велики,
Но, должно быть, и нужны.
Камень сфинкс, уж переживший
И познанье, и печаль,
Всё постигший и застывший,
Как зловещая скрижаль,
Ты познал, безумно-смелый,
Всех миров концы поэм,
Все последние пределы,
Все последние зачем…
И, познав их, нам не роздал,
В камне сжал их, ты – немой…
Но тебя ведь тоже создал
Homo sapiens! Ты – мой!
Люди, люди, прочь сомненье!
Кинем смеху жутких глаз,
Что он наше сам творенье,
Наши когти ранят нас!

3. «Я был в храме. Сквозь окна на плиты…»

Я был в храме. Сквозь окна на плиты
Падал в сумрак багряный закат.
Я был маленький, странный, разбитый,
Я один был средь Божьих громад.
Я боялся их грозных, их – рядом…
Строгость линий, торжественность стен.
Разве всё не смеялось над стадом,
Не встающим с усталых колен?
Камни жили, да, жили! Холодны,
Беспристрастны средь добрых и злых,
В высоте они были свободны,
Но желанья оставили их.
Я угадывал в вечном молчаньи
Этих четко размеренных стен
Страшно-близкое к Богу сознанье,
Без движенья, борьбы, перемен…
И я чуял усмешку презренья
Даже в плитах, истертых толпой,
Надо мной с моей ношей сомненья,
Вечно-мыслящей, нищей душой.
Полумрак… И, как когти, впилися
Эти взгляды хохочущих плит,
Эти линии сводчатой выси,
Этот скептик жестокий – гранит!
И они затолпилися густо,
Всё тесней, вкруг меня, надо мной!
Ах в душе моей страшно и пусто,
Как под сводами церкви пустой…

4. «Не оторваться… Мучительно…»

Не оторваться… Мучительно.
Чую, прильнувши к нему,
Что-то, что страшно значительно,
Миг еще, миг и пойму.
Эта улыбка застывшая
Так величаво скорбна…
Всё, усмехаясь, простившая,
Невыразимо-одна…
Мысли печального демона,
Мысли на воске лица.
Что это? Смерть? Но зачем она?
Не разгадать мертвеца…
Полно, мечтанья досужие!
Полно ль? Я буду таким…
Нет, никогда!.. Но умру же я?..
Бог?.. И молиться пред ним?..
Бог? Но и мысли молящейся
Знать ничего не дано…
Полосы пыли кружащейся
Падают косо в окно,
Клубы лазурного ладана
Тихо плывут в вышину…
Может быть, всё уж разгадано,
Всё уж понятно ему…

5. «Мир стал переменчивым, новым…»

Мир стал переменчивым, новым
Пред странной моею душой –
Могу я магическим словом
Один мир менять на другой.
Скажу я – расстанься с сознаньем,
Оно тебе лжет, как и те,
Что хитрым своим воспитаньем
Доверили ум твой мечте.
Мечты над тобою нависли,
Ты жалко обманут людьми…
Всё сам созерцай и не мысли,
По-новому всё восприми.
И в городе, с детства знакомом,
Вдруг вырастут мрачно дома,
Шум улиц покажется громом,
Нависнет зловещая тьма,
Как будто под сводами склепа
Я вижу мельканье толпы,
И люди зашепчут нелепо,
Безумны, лукавы, слепы…
Как много их, разных, как много,
И как они все не нужны…
Всё в кинематографе Бога,
И всё марьонетки, всё сны…
И лгут все и с видом беспечным
Молчат все про вечную ночь,
И словит мой слух перед Вечным
Смех Дьявола… Прочь же! О, прочь!..

6. «Пора бежать от роскоши страданья…»

Пора бежать от роскоши страданья,
Пора уйти к улыбкам и цветам…
Зачем я в ужасе слепого мирозданья,
Зачем я чувствую одно лишь то, что там!
Уйти, уйти… Чтоб быть простым, негордым,
Чтоб не понять, а прежде полюбить,
Идти, смеясь, по этим близким, твердым,
Земным путям и славить их и жить…
О, дайте руку мне! Скорее, вы, земные!

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.