Против течения. Десять лет в КГБ - [30]

Каждый день мы отправлялись в разные районы Москвы с особой миссией — встречаться со своими „агентами'" и уходить от слежки. Мы совершенствовали технику, чтобы через через несколько недель или месяцев быть готовыми применять ее всерьез. Мне это дело нравилось. Я с азартом пытался переиграть профессионалов и более всего любил разгадывать ходы „противника”.

Совершенствуясь в навыках, необходимых всякому разведчику, мы закладывали и изымали документы из тайников, сигнализировали о вызове на срочные встречи, принимали радиодонесения от „агентов”, находящихся за несколько кварталов от нас, а чаще всего практиковались в ведении наружного наблюдения.

Наружное наблюдение используется прежде всего для одной из двух целей: выяснить, куда направляется объект слежки, или же, дав ему возможность обнаружить слежку, заставить его нервничать и таким образом помешать его действиям. Последнее может повергнуть объект слежки в панику и вынудить к поспешным шагам, порой весьма много говорящим филеру.

Однако следить так, чтобы тебя не заметили, — дело куда более трудное, особенно в городе, когда вокруг полным-полно людей. И поэтому слежка, как правило, ведется группой филеров. Если один агент потеряет объект слежки из виду, в дело вступает другой агент. Слежка такого рода — дело мудреное, и потому мы практиковались в ней постоянно, охотясь друг за другом по всей Москве.

Нас поставили в известность, что во время тренировок за нами в любое время может быть установлена слежка, причем вести ее будут профессионалы из Управления наружного наблюдения. Заподозрив слежку, надо было убедиться в справедливости подозрений, и, если таковая подтвердилась, — „трубить отбой” и возвращаться на базу. Потом надо было отчитаться: где и как ты засек филера, что сделал, чтобы убедиться в наличии слежки. Если ты не заметил „хвост”, считается, что ты провалился. Провалом считается и сообщение о наличии слежки, когда таковой на самом деле не было.

Офицеры, выступавшие в роли агентов, и те, что вели слежку, должны были потом представить детальные рапорты о том, как ведет себя в той или иной ситуации курсант, о том, насколько он сообразителен и выдержан. Завершить эту фазу тренажа с отличными отметками трудно. В школе ходили слухи, что, если курсант сумеет дважды обвести профессионалов, они тогда сделают все возможное, чтобы в конце концов провалить его.

Я до сих пор отчетливо помню эти тренировки на улицах Москвы. Первая моя встреча с „агентом” должна была состояться ровно в полдень в одном из популярных ресторанов в центре Москвы. Я вышел из особняка пораньше, в половине десятого, сел на автобус и принялся исподтишка изучать пассажиров, стараясь запомнить их приметы. Выйдя возле ГУМа, я, покупая газету в киоске, наблюдал за теми, кто покинул автобус вслед за мной. Они разошлись кто куда, кроме двоих мужчин, которые продолжали топтаться на остановке, увлеченные беседой. Казалось, они ничего не замечали вокруг себя. Я зашел в ГУМ и, не спуская глаз с дверей, помедлил у прилавка. Вскоре в магазин вошел один из тех, кто был на автобусной остановке. Оглянувшись по сторонам, словно ища кого-то, он с деловым видом направился в другой отдел.

Я решил воспользоваться моментом и купить кое-что, а потому пристроился в очередь к прилавку с детскими игрушками. Купив подарок к дню рождения Александра (ему должно было исполниться семь лет), я еще отстоял очередь в кассу и только потом покинул магазин. Невдалеке, вроде бы дожидаясь автобуса, топтался какой-то человек, ростом и сложением похожий на того, которого я видел в магазине. Однако этот был по виду старше, седой, с большими усами и в очках. И все же я понял, что это один и тот же человек.

Я сел в автобус, идущий в противоположную сторону от ресторана, где у меня была назначена встреча, вышел возле одного кафе, перекусил там, сходил в кино, купил буханку хлеба в булочной и пошел домой.

На вопрос полковника КГБ, состоялась ли встреча, я ответил:

— За мной была слежка, поэтому я не пришел в ресторан. Двое следили за мной до ГУМа, потом один из них вошел за мной в магазин и успел сменить одежду и одеть парик. Когда я вышел из ГУМа, он поджидал меня на автобусной остановке.

— Почему вы решили, что это тот же самый человек? — спросил полковник. — Если он, по вашим словам, сменил одежду и надел парик…

— Легко, — ответил я. — Он забыл сменить обувь.

В тот же вечер я должен был встретиться с „агентом” на стадионе, во время хоккейного матча. Я три часа кружил по Москве, пересаживаясь с автобуса на автобус, пока полностью не удостоверился, что за мной нет слежки. Затем на стадионе я встретился со своим „агентом”. Во время матча мы, как и прочие болельщики, делились впечатлениями о ходе игры и сумели незаметно обменяться необходимой информацией. Матч был отличным, так что я получил немалое удовольствие. Потом я вернулся домой без всяких приключений. Я не ошибся и в этот раз — слежки за мной не было.

Мой третий выход на встречу с „агентом” поверг меня в настоящую панику. Встреча должна была состояться в одном из популярных ресторанов в центре Москвы. Слежки за собой я не заметил. „Агентом”, на встречу с которым я пришел, оказался полковник КГБ Алтынов. О нем было известно, что он какое-то время назад „сгорел” в Японии и с тех пор ищет утешения в водке. По возвращении в Москву его, вообще говоря, должны были уволить из „органов”, но у него были какие-то высокопоставленные приятели, которые спасли его, прикомандировав к разведшколе. И вот он сидел передо мной, то и дело подливая себе из бутылки. Я не на шутку встревожился. Если я сообщу, что он во время выполнения задания был пьян, этого побитого жизнью бедолагу уволят. А если промолчу и это как-нибудь обнаружится, меня обвинят в нарушении долга, а это тоже чревато увольнением — на этот раз моим. Более того, даже если я промолчу, откуда мне знать, что заявит Алтынов, протрезвев.