Против часовой стрелки - [107]

Те из новелл, что созданы либо в канун обретения государственной независимости, либо позже, отражают попытку ухода от традиции и желание подняться над национальным, рассказать такую частную, даже интимную человеческую историю, которая могла бы происходить где угодно с «рядовым» европейцем — даже тогда, когда в повествование вторгается «необычное». Однако, несмотря на это словенец все равно остается словенцем. Гении — великие мыслители и творцы — принадлежат всему миру, они способны обогатить любого, безотносительно к тому, из какой национальной традиции они вышли. Вместе с тем, как считал словенский литературовед и переводчик Янко Лаврин: «Творчество таланта может быть космополитичным, творчество гения всегда национально…»[50].

При общей неопределенности ориентиров современного общества, при понимании полифонии жизни, принципиальной сложности и непознаваемости мира словенские писатели сохраняют общую систему человеческих ценностей:

Первая любовь, заставляющая принимать мужские решения, в «Судоремонтном заводе» Душана Шаротара (р. 1968). Поиски простого человеческого общения как лекарство от боли потери в «Винко» Полоны Главан. Вызов, брошенный неизвестностью спокойной жизни обывателя-потребителя, в «Агрегате» Эвальда Флисара (р. 1945) и в «Двери» Яни Вирка (р. 1962). Смена ролей мужчины и женщины в современном мире свободы и статистики в рассказе «Влажные стены» Андрея Блатника. Уважение и даже восторг по отношению к людям, поправшим общепринятые нормы, воспротивившимся традиции, в новелле «Полной грудью» Милана Клеча (р. 1954).

Из представленных произведений ныне живущих писателей, пожалуй, только о двух новеллах можно сказать, что они своеобразным образом заставляют русского читателя вспомнить собственную традицию. «Электрическая гитара» Андрея Блатника поразительным образом напоминает русские детские страшилки и «стишки-садюшки», помните: «В черной-черной комнате…» или «Недолго мучилась одна старушка…» В этом случае, конечно же, следует помнить о различиях в наших культурах: в словенской новелле переданы иные эмоции нежели саркастическая насмешка — одиночество, безысходность, верность мечте, хотя и не обошлось без горькой (само) иронии. Совсем по-другому обстоит дело с «Духами» Уроша Калчича (р. 1951), представляющими собой письма «маленького человека» уже совсем иной эпохи, нежели это было у Н. В. Гоголя: здесь главный герой — современник автора (возможно, лишь немногим старше его). Уже в самом замысле угадывается усиливающая эстетический эффект параллель с «Петербургскими повестями» («Шинелью» и в меньшей степени «Носом»), однако сами по себе заслуживают внимания усмешка автора и склонность к «изысканности» и к мистике его главного героя.

Более ранние произведения, вошедшие в книгу, представляют качественно иную эпоху, когда Словения входила в состав многонациональной Социалистической Федеративной Республики Югославии (СФРЮ), развивавшейся по пути так называемого «самоуправляющегося социализма». Так, в «Раздвоенном портрете» Андрея Хинга (1925–2000) и «Сторожевой вышке» Бено Зупанчича (1925–1980) поднимаются вопросы неприятия мещанской морали. В новелле «Усталые боги» скандально известного, но и одного из талантливейших словенских писателей Витомила Зупана (1914–1987) показано столкновение не просто двух поколений, одно из которых на себе перенесло все тяготы военного времени: внешне спокойное и благополучно-цивилизованное поколение маменькиных и папенькиных сынков закладывает фундамент будущего агрессивного потребительского общества. Также написанные после войны «Туман» Данило Локара (1892–1989) и «Кузнец и дьявол» Цирила Космача (1910–1980) отличаются надвременным характером, их главные герои — простые крестьяне, близкие земле, природе, отмеченные духовным здоровьем. Пожалуй, «Кузнец и дьявол» — самое жизнеутверждающее, пышущее светлым весельем произведение во всей книге.

Тема Второй мировой с особой силой звучит в новелле «Тяжкий шаг» Франце Бевка (1890–1970). Полон историческими аллюзиями и предупреждениями рассказ Юша Козака (1892–1964) «Театральная костюмерная», написанный в 1940 году, то есть за год до оккупации Словении, и средствами эзопова языка осуждающий текущую политику: «Дружба — это отравленный клинок, и все альянсы — лишь фрак на покойнике». Ведь уже был кровавый опыт — Первой мировой войны: война «с особым тщанием отбирает самых сильных и красивых» (И. Цанкар «Господин капитан»). Войне, до неузнаваемости меняющей внутреннюю суть главного героя, и первым послевоенным годам посвящена и новелла Ц. Космача «Человек на земле». Побывавши в российском плену, где влюбился в бескрайние пшеничные поля Украины, и вернувшись наконец домой, он пытается устроить свою жизнь на новый лад.

Новеллы Милены Мохорич (1905–1972) и Владимира Бартола (1903–1967) обращены к городским сюжетам. «Декадентская история» Мохорич — это интимная история женщины, через всю свою жизнь пронесшей образ идеального мужчины — своего отца, — пытаясь со многими найти хотя бы подобие той чистой детской любви.

Включенные В. Бартолом в сборник «Аль Араф» «Рождение джентльмена», «Странность сатирика Хмелякова» и «Неудачник» повествуют о русских эмигрантах в Париже, везде возникает так называемая «женская» тема. Новеллы полны иронии по отношению к описываемым людям, однако в русских образах проскальзывает и нечто сатанинское, возможно из-за того, что рассказчик никак не может увязать их со своим мировосприятием. Им присуща склонность к авантюризму и к философствованию, пренебрежение обстоятельствами и мнением окружающих, стремление к легким победам и любовь к прекрасному полу, но главное — несоответствие общепринятым нормам поведения.