Против часовой - [17]

Наташа протянула руку автоматически, взяла открытку, поражаясь — как мог Гоша все угадать. Не мог же он знать про Указ. Или мог, быть может — уже опубликовали? И, стыдясь, кивнула. Ну, вот, оставь себе, сказал Гоша и еще раз заглянул ей в глаза — теперь, кажется, с некоторым даже сочувствием. И отвернулся, пошел к гостям.

Наташа посмотрела на лицевую сторону открытки — там был изображен кактус, обвитый, как рождественская елка, гирляндами лампочек. И подпись Merry Christmas. Перевернув открытку, Наташа узнала Валеркин почерк: четкий бисер, всякая буковка отдельно. Руки ее задрожали. Она посмотрела на обратный адрес, написанный не как у нас, внизу, а сверху. Открытка была из Мексики. Наташа не поверила, попыталась разобрать дату на штемпеле, унимая дрожь, а то буквы так и прыгали. Выходило, что открытка пришла не к нынешнему Рождеству, а к прошлогоднему. Может быть, Валерка был в это время в Мексике, как турист, вот и послал… Но нет, обратный адрес был не отель, а город Мехико. И начинался он c Valeriy Adamsky.

Наташа достала очки из сумки и пробежала глазами мелкий текст. После дежурных поздравлений и пожеланий, после какой-то только ее бывшим мужьям понятной хохмочки, смысл которой не дошел до Наташи, в открытке была приписка: «Если увидишь мою, передай привет из-под кактуса. Я часто Наташку вспоминаю. Даст Бог, еще свидимся. Думаю, Бог даст, он же всемилостив». Наташа как стояла, так и опустилась на табуретку. Выронила открытку: мою. Но опомнилась, быстренько подняла, сунула в сумочку.

Глава 13. НЕУЖЕЛИ ЕХАТЬ

Утром в квартире Наташа осталась одна — муж ушел на службу, девочки разбежались по учебам. И всю первую половину дня Наташа провела перед зеркалом. Грустно усмехнулась, когда услышала, как по телевизору какая-то певичка отвечала интервьюерше на вопрос о шейпинге и о тренажерах: иногда увидишь у себя изъяны, здесь лишнее и здесь лишнее… И Наташа вскользь подумала, — не без раздражения, — что редактор мог бы и поправить: изъяны это не когда лишнее, а когда чего-то не хватает… И, разглядывая свое постаревшее лицо, Наташа поняла, что она сейчас в критическом, последнем женском возрасте, когда еще сегодня все может случиться, а завтра уже будет поздно… Наташа достала заветную открытку, аккуратно переписала мексиканский адрес в записную книжку. Быть может, написать ему, и он прилетит сам? Но эта мысль, отчего-то, не показалась Наташе удачной.

Чтобы отвлечься, она решила сделать педикюр и позвонила Зое. Сосед-старик взял трубку, долго и неразборчиво ворчал, потом согласился Зою позвать. Наташа ждала несколько минут, пока подошла Зоя. У той был голос, расползавшийся и слипшийся одновременно, и Наташа поняла, что в таком состоянии Зоя никак не может быть ей полезна. Перебив Зою на полуслове, пожелав веселых праздников, Наташа дала отбой.

Она решила прибраться и стала вытирать пыль, хотя пару дней назад была домработница, и все было чисто. Тут новая мысль пришла Наташе в голову: не пойти ли ей к цыганке. Мысль была совсем бредовая, к тому ж — она понятия не имела, где, собственно, сейчас цыганку можно разыскать. Что-то такое она слышала от Женьки — та ездила куда-то за город к какой-то старухе, и та раскинула карты. Некий смысл, некая туманная надежда в этом были: а не перегадает ли эта новая столичная цыганка — старую, свердловскую, и сразу все ляжет по-другому. Не прочтет ли, скажем, по картам, — карты же не врут, должны знать, — что на самом деле живет Наташа правильно и хорошо, в согласии с судьбой, и что написаны ей на роду три мужа — средний гражданский, — и что с третьим у нее будет крепкая семья, две дочери, и проживут они счастливо до старости и умрут в один день… И тут Наташу передернуло одновременно от возмущения и от жалости к себе. Как, вот в этой квартире, которую она никогда не любила и которую сама не сумела сделать уютной, на даче с восемью сотками газона и с гамаком, со своим полковником Володей — и до старости! И больше ничего не будет, только что помрут в один день — хорошенький приз… И Наташа вдруг поняла не без испуга, что к такому итогу она решительно не готова.

Сейчас должна была вернуться младшая из школы, и Наташа стала спешно собираться — она решила улизнуть, чтобы до вечера не встречаться с домашними. Она поехала в Центр, на Ордынку. Но вместо салона красоты, куда хотела направиться за маникюром, Наташа неожиданно для самой себя оказалась в церкви. Наташа помнила ее название, потому что когда-то оно показалось ей загадочным и чуть смешным: церковь Николы на Пыжах.

Здесь было тесно, душно от ладана, жарко от свечей и шуб. Шла служба. Наташа перекрестилась на образа — не двуперстно, конечно, а как положено. Наташа всегда считала, что для счастья нужно не так много: быть любимой и самой любить, теплый дом и интересная работа, те сережки, что она видела недавно в витрине ювелирного магазина, двадцать четвертый Каприз Паганини, и природа. И капелька Бога… У атеистки Наташи образ Христа всегда лежал где-то на дне ее сердца, подчас шевелясь и вздрагивая. Евангельская история казалась ей прекрасной до слез: как бы там ни было, но тень Христа на кресте всегда падала на душу Наташи, потому что ее душа была христианкой. Конечно, она не ходила ни к исповеди, ни к причастию, но иногда ставила свечки за упокой бабушки, за здоровье своих девочек… Они купила свеч, поставила и за то, и за другое — под образом Богородицы. Неожиданно для самой себя поставила свечку и за здоровье Валерки.