Просвещенные - [51]

Шрифт
Интервал

. Сплести паутину и добраться по ней до цели. Самым молодым ты уже никогда не станешь, а в остальном — еще посмотрим. Он закрывает альбом.

Может, взросление — это и есть осознание стремительно исчезающих возможностей?

Но кто сказал, что он осознал что-либо?

* * *

ИНТЕРВЬЮЕР: И что вы думаете об этом теперь, после распада Советского Союза?

К. С.: Советский Союз продал рабочий класс. Самыми благородными идеалами прикрылись тираны. «Je ne suis pas marxiste»[102] — говорил Маркс. Я испытываю то же самое. Если я и марксист, то от братьев Маркс.[103] Но правда, ведь если умирает идеология, это не значит, что ее идеалы непременно теряют всякую ценность? Тогда я действительно считал, что коммунизм — это верный путь, и именно потому, что эта сила могла заставить мою страну двигаться вперед. Я больше не верю в жизнеспособность коммунизма; человечество просто не способно на такое благородство. Тем не менее я по-прежнему считаю, что революция — наше единственное спасение. Но идеология этой революции будет куда менее притязательной. Возможно, государственный переворот популистского толка. Благородный военный, сильная личность из народа, с близким к реальности представлением о необходимом и достаточном. Коммунистическая идеология была крайне заманчивой в обществе, где бесконечные попытки обновления приводили лишь к тому, что на старую социальную структуру накладывались новые степени неравенства. Пусть коммунизм был моей юношеской реакцией на махровый консерватизм глубоко окопавшейся элиты. Какой угнетенный средой молодой человек, страдающий патриотическим приапизмом, не ринется следом за Свободой с обнаженной грудью, ведущей народ? Я был глуп. Как и все революционеры. И слава богу, что это так.

Из интервью в The Paris Review, 1991 г.
* * *

Самым сложным моментом за всю войну стало для нас не освобождение и даже не оккупация, хотя кошмар первого, когда была разрушена почти вся Манила, было сложнее принять, нежели жестокое разочарование последнего. Самым сложным для нашей семьи был день, когда город заняли японцы.

Несколько часов мы стояли на жарком, битком набитом плацу в очереди на регистрацию, как какие-нибудь уголовники. Отец, не отличавшийся терпеливостью, окончательно вышел из себя и вытянул нас всех на середину. Он хотел, чтоб мы видели, как он отчитывает маленького японского клерка, который, сидя за столом, неторопливо, двумя пальцами выстукивал на машинке имена, поглядывая из-за очков с толстыми линзами, — вылитая карикатура из голливудского послевоенного фильма. Один из охранников, раздувшийся от высокомерия, характерного для захватчиков в первые годы оккупации, схватился за свой самурайский меч и подошел с явным намерением разрубить моего отца пополам. Я понял, что следующими будем мы. Он уже вытащил меч из ножен — что это был за звук, как будто рвется металл, — но тут раздался чей-то крик; солдат замер с мечом над головой. Сквозь толпу пробивался бравый японский офицер. Это был Ятаро, наш хитроумный садовник. Оказалось, что он давно уже служит в военной полиции — Кэмпэйтай. Так он отплатил моей семье за доброту, которую мы проявляли к нему все эти годы. Оказанную им дружескую поддержку невозможно переоценить.

Криспин Сальвадор. «Автоплагиатор» (с. 992)
* * *

Вернувшись из отпуска, Эрнинг знакомится с симпатичной девушкой на дружеской вечеринке у бассейна. Ее зовут Роки Бастос, и родом она из той же провинции, что и он. И, в отличие от других филиппинских девушек на этой вечеринке, Роки пришла в раздельном бикини. Сгрудившиеся вокруг мангала мужчины обсуждают ее плоский животик. Чтобы привлечь ее внимание, Эрнинг все время ныряет в бассейн «бомбочкой». И она всякий раз смотрит. Эрнинг приободряется. Не без задней мысли потирая грудь полотенцем, он подкатывает к ней и просит о свидании. Она, на его счастье, соглашается.

Они идут на ужин в «Красный лобстер», поскольку Эрнинг собирал для такого случая купоны. Потом она приглашает его к себе на коктейль «Алая страсть». Красный цвет стал темой вечера, и, встретившись глазами в лифте, они оба заливаются краской. Потом они стыдливо сидят рядышком на диване, как будто ждут автобуса. Коньячный коктейль с пэшн-фрут туманит голову. Меж тем Роки довольно давно живет в Америке и уже переняла местные манеры.

Роки: «Давай играть в прятки. Если ты меня найдешь, мы, так уж и быть, займемся сексом».

Эрнинг: «Э-э, а если не найду?»

Роки: «Ну как же не найдешь, если я буду в ванной!»

* * *

В последние месяцы наших отношений Мэдисон постоянно спрашивала меня, что я скрываю. Что я делаю, когда запираюсь в комнате, чтобы работать? Она не верила, что я пишу.

— Ты там как будто плачешь, — говорила она. — Почему ты не пускаешь меня к себе?

Вот я ей и рассказал.

Я признался, что смотрю порно. Но постарался, чтоб это прозвучало весело. Я же хотел показать ей, поделиться с ней удовольствием, которое сам испытывал от этого. В конце концов, другие мои пристрастия, обозначившиеся на более ранних этапах наших отношений, она разделяла. Довольно быстро Мэдисон готова была тишком раскурить со мной джойнт, сидя возле зеркальной глади бассейна в Линкольн-центре, а потом пробраться во время антракта в филармонию и сесть на свободные места, послушать «Крейслериану» Шумана или Септет Вентейля


Рекомендуем почитать
Рассказы

В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.


Объект Стив

…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.


Не боюсь Синей Бороды

Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.


Неудачник

Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».


Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.


Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.


Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.


Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».