Простудятся в траве босые осы… - [6]

А в подворотнях лужи кривят губы.

И ветер лезет в форточки и в трубы,

И в дымоходы,

Выставиться рад, как

Беспечный друг и вечный фантазёр.

Мы заодно с ним с некоторых пор.

Мы твёрдо знаем – квёлая погода

Есть благо, передых от огорода,

От праведных трудов.

И разговор

У нас с ним свойский.

Выломав забор,

Торчит, свой расширяя кругозор,

Балбес оторопелый – куст жасмина.

А жизнь спешит куда-то мимо, и на

Дорожки, грядки дождевой червяк

Повылез, подаёт воронам знаки,

Выписывает сигмы и зигзаги,

И машет кулаками после драки,

И выясняет, где зимуют раки,

И попадает, как всегда, впросак.

* * *

Богата вдосталь инженерами

Заблудших душ и блудных тел,

Объята страто-ноо-сферами,

В чаду своих житейских дел,

Земля – она, пожалуй, круглая.

Хотя, конечно, не везде.

Трава, горячая и смуглая,

Нас не узнала. Быть беде!..

И рухнув с шумами и гамами

В прокрустову её кровать,

Теряем почву под ногами мы,

Боясь друг друга потерять.

И о любви не смея речь вести,

О, как мы верим в чудеса,

Где постижимы бесконечности

И достижимы небеса!..

* * *

Что правильно,

То, как известно, верно.

Зло бесконечно, а добро безмерно.

Цветёт в апреле майская сирень.

Апрельский ландыш доцветает в мае,

И на краю зимы в кубанском крае

Исходит снег и прибывает день.

Всё по уму.

А то, что непонятно –

Оно, конечно, глупо и темно.

Кувшинки возвращаются на дно

Застойных омутов,

Где гниль и водяные,

И что им там,

И кто они такие,

Нам как-то всё едино,

Всё одно.

Зло соразмерно,

Что не так уж скверно:

Добро – оно не выживет без зла.

Под воблу пиво

И забить козла –

И в каждой подворотне

По жюль-верну,

И мудростью сквозит из-за угла.

* * *

Свой гороскоп мы знаем наизусть.

Подножный сор пощипывая споро,

Пасётся возле лужи у забора

Зачуханый и грустный

Сивый гусь.

Весна

В пылу расчётливой свободы

Разбрызгалась дождём –

И кончен бал.

Солируют кроты – их чёрный нал

На откуп взял

Сады и огороды.

И ночи всё докучливей и суше.

И что ни день –

То всё вчерашний день

И сивый гусь в заплесневелой луже

Пугает нецелованных лягушек

И отгоняет собственную тень.

* * *

Замшела и темнобока,

Но как же приветит глаз!

Притвор, след ограды сбоку.

Душа воспарит высоко…

Не мы выбираем Бога.

Бог выбирает нас.

Мы помним, почём фунт лиха,

Шмат солнца и жбан дождя.

Но тихо в притворе, тихо…

И колется облепиха,

Слезою ладонь желтя.

О чём её плач? О нас!

О каждом. Отдельно взятом.

О каждом, кто на попятный

И рад бы (о чём тут сказ!),

Да слишком вольна дорога,

Да спеси, гордыни много…

И мы по пустым отрогам

Скользим, уходя до срока,

И всё удивляем Бога…

И Бог удивляет нас.

* * *

Памяти Дениса Ивеншева

Тамань давно не скверный городишко,

Но так осталось в памяти – и ладно!

А новое не слишком и накладно:

Асфальт, да за пригорком телевышка.

Белеет – с моря – берег одинокий.

А Странник Божий – в бронзе и не виден.

Безвременьем обижен и обиден

Друзьям (почти друзьям), из тех, что позже

Состарятся в свои земные сроки

И поуходят, унося с собой

Восторженный испуг – перед строкой,

Перед судьбой – осенней, одинокой,

В тумане, там… где призрачен покой…

Где бездна, высь и ветер голубой.

* * *

У дней минуты умыкать

И терпеливо замыкать

Земной орбиты эллипс.

Зима. Чего ж ещё желать?

Чего ж ещё нам пожелать?..

Метелям, вьюгам – исполать!

Как рано вы слетелись.

А мы успели постареть

Под рыки хэви-рока,

И лето красное пропеть,

И не дозрев, в траве дозреть,

Упав с дерев до срока.

И дочитать последний акт

Любви (и всё – стихами),

И дописать последний такт

Кантаты, где найти контакт

С ночными петухами,

Чтоб в лад и сладостно орать

(Под утро – ежечасно),

И страстно время ощущать,

И не пущать, и обличать,

И обнищать,

И обмельчать

Дабы не стать несчастным.

* * *

Не искушай законы Ома –

Не лезь в электросеть рукой.

Блины твои всё больше комом.

Слоны ушли на водопой.

И дымен дом, и все ли дома,

И мёрзнет холод у парома,

И не в запой, так на покой

Ушёл паромщик ломовой.

И против лома – нет облома.

* * *

А что посеял – то и жнёшь!..

Дворняга уличный, гаврош

Сырых садов, канав, заборов,

Сеней простудных, коридоров,

Где в кровлях дыр не перечтёшь,

Он здесь везде, он в души вхож,

Он – как сквозняк

И ты сдаёшься,

И сознаёшь,

И сознаёшься:

Цена твоим усильям грош,

Когда свобода листопада,

И сутемь, и тепла не надо,

И задышал ноябрь на ладан,

И что посеял, то и жнёшь.

* * *

О, не стоящее на месте настоящее:

Ни удержу, ни передыху нет!

И будущего нет – лишь уходящее

Мелькнёт, толкнёт, освищет –

И привет.

И только в прошлом мы свои, мы дома.

И странствуя меж хламом и старьём,

С тоской и удивленьем узнаём,

Как много нам внове и незнакомо.

И первая любовь – жива, живёт,

И как и ты, удивлена немного,

И судят нас, но грустно и нестрого,

Полынная заросшая дорога

И тот подъём,

И этот поворот,

Где можно всё вернуть,

Догнать, успеть

И не о чем рыдать и сожалеть.

* * *

Мы слышали сову: встревоженные совы

До поздних петухов вносили свой протест.

Они пеняли нам, что не готовы

Мы, уходя, оставить всё, как есть.

И мы смогли понять высокогорность горя,

Совиную тоску и сообразье бед

Со множеством беды, когда доцвёл цикорий,

Сопрел пырей и высох бересклет.

Смогли понять – но не могли вернуться

К началу, где исход ещё не предрешён,

Где призрачность надежд, любви и веры усталь

Пока лишь впереди, всего лишь дальний звон.

Но было нам тревогу, несогласье,