Пространство и время - [26]

— Ой, извините, — встрепенулась мать Томки, — сама вам не предложила. Вот уж старость не радость — память дырявая…

— Ничего, ничего, — успокаивал ее Ипатьев. — Какие еще наши годы, Мария Павловна? Это мы думаем — мы старые, а я скажу так: что-то не видно особо, чтобы в первых рядах шли другие какие-нибудь поколенья. Пока на всех ответственных постах — мы. Хотя молодежь, конечно, подпирает. Молодежь у нас славная, взрослая, самостоятельная, но до нас ей еще нужно дорасти. Дорасти… Вот вы, кстати, знаете, чьими вы потомками являетесь?

— Ну а как же, — быстро, охотно ответила Мария Павловна. — Мы небось тоже не без родителей жили…

— Так-то это так, — согласился, боднув головой, Иван Илларионович Ипатьев. — Но особо считайте себе в заслугу, что род ваш простирается, может быть, непосредственно и прямо от знаменитого Стеньки Разина.

— Фу-ты, господи! — будто открестившись от Разина, махнула рукой Мария Павловна, а Иван Илларионович тонко, заливисто рассмеялся:

— Это вы зря так, Мария Павловна. Зря! В том и гордость наших Озерок, что оно — потомственное, историческое…

— Гм, гм, — прокашлялся Томкин отец.

— Вот вы, к примеру, Иван Алексеевич, — обратился к нему Ипатьев, — скажите откровенно: много к вам молодежи в РТС идет?

— Да, маловато, конечно, маловато…

— А почему?

— Да кто его знает… Может, работать не хотят, может, еще что… Я вон и вашего Генку звал — пока молчит.

— А потому и не идут, что чувствуют свое предназначение. Оно у нашей молодежи чуть повыше, чем где-либо в других местах. Иначе почему так мало молодых в Озерках?

— Так бегут, потому и мало, — простодушно высказалась Мария Павловна.

— Эх, Мария Павловна, потому да не потому! — как бы посочувствовав Томкиной матери, покачал головой Иван Илларионович. — Еще Козьма Прутков говорил: смотри в корень! И по зрелому-то размышлению получается: молодежь уходит к своему предназначению. Вот куда! Она выше должна задачу брать, чем наши Озерки. Иначе не оправдать надежд. А как же… А ну вдруг возьмут сейчас все да останутся в Озерках — что тогда будет? Оскудение в городах, а начнись оно только там — все, крышка нам, амба, мысль наша застоится, а без мысли русский человек ничего не значит, без мысли он пропадет и выродится. — Иван Илларионович многозначительно помолчал. — Теперь, спрошу я вас, к чему я это веду?

— Интересно, — сказала Мария Павловна.

— А к тому, — продолжал Иван Илларионович, — что наши с вами молодые люди, да, да, жених и невеста, в Озерках оставаться не хотят, а хотят уехать в город. Вот к чему.

— В город? — единственный раз за все это время встрепенулась жена Ипатьева Нина Петровна.

— Гм, гм, — неопределенно прокашлялся Томкин отец: он в общем-то догадывался об этом.

— И вот теперь-то и откроется, почему я говорил о цифре сто, то есть сколько для нас гостей желательно. По поначалу вот какой вопрос… Вопрос, так сказать, в-третьих. В-третьих, значит, так будет. О деньгах. О сумме в целом и в частности.

— О деньгах так о деньгах, — просто согласился Томкин отец.

— Какие ваши личные предложения, Иван Алексеевич? — поинтересовался Иван Илларионович Ипатьев. — Какая, так сказать, у вас мысль на этот счет?

— Да как решим, так и будет. Я об этом ничего не знаю. Не думал.

— А зря… Тогда мое такое будет предложение, — задумчиво прищурился Ипатьев. — Уедут наши дети в город, а где же будут жить, спрошу я вас? Не знаете. Об этом я их и спросил. А каков ответ? Ответ таков: купим кооперативную квартиру.

— Ого! — удивился Томкин отец и надолго закашлялся.

— Посему вывод, — торжественно произнес Иван Илларионович Ипатьев. — Нынче век на дворе современный, люди живут состоятельно, мы, надеюсь, тоже люди не совсем безденежные. Моя мысль такая: каждая семья, как с вашей, так и с нашей стороны, в подарок молодоженам преподносит конверт.

— Конверт?

— Простенький такой конверт. А в конверте сколько?

— Ну и сколько же? — спросила Мария Павловна так, будто речь шла не об их семьях, а о каких-то посторонних людях, о которых очень хочется узнать всю подноготную.

— В каждом конверте, — весело произнес Иван Илларионович, — по тысяче рублей!

В комнате повисла уважительная тишина.

— По тысяче? — переспросила Мария Павловна.

— По тысяче.

— Многовато, — наконец произнес Иван Алексеевич. — За что же это им такие денежки? Не заслужили еще. А мы, может, и не заработали.

— А как же квартира? — спросил Иван Илларионович. — В городе? Кооперативная? Вы, видно, упустили этот факт из виду.

— Тысячу рублей? — как бы все еще не веря, вновь произнесла Мария Павловна. — Томке? Может, другой какой дочери, но Томке…

— Что, что? — не понял Иван Илларионович.

— Да, многовато, — повторил в раздумчивости Томкин отец. — Потянем ли? — повернулся он к жене.

— Все это даже слушать обидно, — с чувством сказал отец Ипатьева. — Неужто мы хуже других посельчан, что ли? Да сейчас, кого ни возьми, а уж если дети надумали жениться — нате вам по тысяче рублей. Традиция такая. Этикет.

— Этикет этикетом, — снова закашлялся Иван Алексеевич и протянул жене чашку: плесни-ка, мол, — а тысяча рублей — это деньги, их заработать, надо.

— Надо. Кто спорит, что не надо? Надо, дорогой Иван Алексеевич. Но и детям помочь надо. Пускай живут себе мирно-счастливо в городском гнездышке.