Просторный человек - [42]

И наконец, крохотная заминка за столом: он приносил из своего редакционного закрытого буфета то угря, то ветчину, то красную рыбу. Был горд этим и сам любил — чтобы всласть. Гурман, что делать!

— Каков угорек, а? У нас есть лимон? Вот хорошо. Спасибо, Ася. Ведь вы знаете, милые мои женщины, что лимон подается к рыбным блюдам вовсе не для вкуса.

— А для чего же?

— А для того, Асёныш, чтобы вытирать губы. Чтобы снять с них рыбный запах.

Или:

— Я там в холодильник положил шпикачки, я их приготовлю сам. Вы не обидитесь?

— Что ты, Слава, буду рада.

— Ну, а я и тем паче. Я ведь не кулинарка.

— Да, да, раньше этим даже гордились. Теперь, правда, другой поворот… то есть крен.

Разве нельзя было без этого «крена»? Приготовил — и все.

И в этот раз — как обычно, за столом:

— Возьми, Ася, вот этот кусок. Я больше всего люблю такую рыбу, чтобы и жирная и не очень соленая. А цвет каков, а? Жаль, хлеб суховат! Надо бы тебе сбегать, ну да ладно.

И вдруг Алина — прямо по расшлепанным в наивном и доверчивом довольстве губам:

— Как странно: едим и говорим о том, что едим. Какое-то масляное масло.

Он стиснул зубы, смолчал. Ася отчаянно покраснела и тоже промолчала.

У Алины тяжелый характер, но тут в самом деле что-то не так. В их доме такого не бывало. А неловко-то! Ведь такой человек образованный, неужели ему сказать двум куда менее значительным женщинам нечего? Или не считает их достойными?

После этого Алина несколько дней не выходила к общей трапезе: видно, ей было стыдно своей несдержанности. Так старалась не показать подлинного отношения, и вот — прорвалось!

Но он помирился первым. Принес из редакции верстку своей статьи, разложил на столе в кухне, позвал Асю, постучал к Алине:

— Александра Ивановна! Я хочу почитать свою работу, если согласитесь выслушать.

— Спасибо, Владислав Николаич, с большой охотой.

Статья (ну, не совсем статья, он и сам сказал, что не умеет определить жанра) была о новом поколении людей (о детях то есть), которые не удивляются прекрасным машинам, полетам в космос.

«Дар удивления надо воспитывать!» — писал он.

И Ася не понимала: как можно заставить человека (тем более ребенка) удивиться, если ему не удивительно.

— Тебе что-то неясно, Ася? — прервал себя Коршунов.

— Нет, нет… Только я думала, что дар — это то, что подарено… от природы.

— Ну?

— А разве это можно воспитать?

— Можно, даже должно. Ну, не воспитать, а поддержать, помочь, если, этот дар есть.

— А если нет?

— Не знаю, чего ты хочешь?! Ты не следишь за ходом мысли, а выхватываешь случайное. Тебя, наверное, тоже никогда не удивлял транзистор. Я же вижу — ты ни разу не прикоснулась к нему!

Ася смутилась: в самом деле, как она может спорить с ним, судить, ведь он такой умный! А транзистор… да, верно, почему-то ей неинтересен.

Ася опять попыталась сосредоточиться, но вместо этого думала озадаченно: как это, оказывается, люди на все изобрели слова. Если, к примеру, человек помогает другим, муж вспоминает о морально-этических нормах. И еще — о научно-технической революции, о воздействии ее на духовный мир человека.

— Может, этот человек просто добрый? — спросила Ася, когда статья была дочитана.

Муж снисходительно поморщил губы:

— Я говорил о морали, о нравственности. А доброта бывает и безнравственной.

— Как это?

— Ты, Асёныш, не задумываешься над такими вещами. А вот Александра Ивановна не даст мне соврать.

Алина склонила голову:

— Д-да… Ну, не то чтобы совсем безнравственной…

— Но может порождать зло, не так ли? А разве это нравственно?

— Это когда балуют детей? — догадалась и засмеялась своей наивной догадке Ася.

— В том числе, — строго поглядел на нее Коршунов. — Помнишь, у Шварца разбойница говорит: «Детей надо баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники».

— Да, да! — подхватила Ася. Это все помнили, не только Алина, но даже она, Ася. А ей хотелось, чтоб ее супруг вызвал у властной старухи восхищение.

— Впрочем, я не об этом пишу, — вроде бы услышал он Аськино смятение.

— О чем же? — спросила Алина мягко, как у ребенка.

— Если требуются пояснения, — самолюбиво отозвался Коршунов, — значит, не удалось.

— Видите ли, Владислав Николаич, я, конечно, не слишком разбираюсь в журналистике, — еще мягче заметила Алина, — но у меня такое ощущение, что вы свою мысль очень уж отгородили словами.

Углы его губ пошли вниз:

— Или мне не удалось, или вы не правы. — И вдруг взывал: — Вы умудрились обратить внимание лишь на слова! А между тем… тут факты, тут идея, выводы точные! А вы!..

И он, схватив листы, ушел к себе.

Коршунов получил премию за эту статью, она вызвала отклики, разговоры. Сводил по этому поводу Асю в ресторан, а с Алиной мириться не стал. И когда Ася попросила, довольно грубо ответил:

— Для тебя она — кладезь ума, для меня — вздорная старуха. (Про Алину-то!)

Лишь много позже Ася, читая и иногда по просьбе мужа перепечатывая его статьи, поняла, что ей мешали не только слова, но и тон — тон учителя.

Когда она, все еще повинуясь своей потребности быть с ним откровенной (прежде — с бабушкой, теперь — с ним), сказала об этом, он принес ей несколько писем, где читатели восклицали:

«Вы нацеливаете нас на высокие поступки, на добро!»