Просторный человек - [40]

Ее жизнь, похоже, пошла теперь… как бы сказать?.. через синюю бумажку, что ли. Шуба да кафтан. Воротник, рукава, пуговицы… Все буквально. И однозначно. Да и город располагал ее (именно ее) к этому. Город, ставший теперь ее жизненной площадкой.

* * *

Чудится — не чудится? Куст всплывает над землей, отрывается незримо? Или колеблется горячий воздух над ним? Реальность? Кажимость?

Врач бесконечно долго моет руки, одетые в резиновые перчатки, картинно встряхивает ими, несет их перед собой, как в кино. А на белом операционном лежаке (стол, стол это, но не хочется так думать — живые не лежат на столе) корчится только что вырванный из аварии человек. Он еще в сознании, даже — в обостренном. Он просит сообщить родным:

— Девушка, сестра! Запиши!

— Ася, ты все подготовила?

— Да, да.

— Чего ты там пишешь? Простыни есть? Рану надо…

— Подождите, дружок, позже запишу.

Она не знает, что «позже» не будет. И что старая сестра, которая готовится принять участие в операции, просто не в духе, зря гоняет «девчонку» — очень уж сердобольна новенькая, — надо знать меру.

(Даже медику?

А как же! Работать будет некогда, если всех жалеть.

Как же не жалеть?

Привыкнешь.

Я по ночам просыпаюсь от запаха крови.

Привыкнешь, говорю. Разве не резали трупы?

При чем здесь трупы? Тут ведь живой! На тебя глядит. Ждет помощи.

Вот и помоги.

А утешить? Кто утешит? Сотрет полотенцем пот со лба, скажет: ничего, потерпи, все у тебя будет хорошо.

Некогда, некогда, другие ждут.

Ах, много ли времени надо? Пока делаешь укол или обрабатываешь рану… Я ведь быстрая. Я — быстрая, правда, Вера Петровна? Смышленая.)

— Ася, ввели противостолбнячную сыворотку?

— Конечно, доктор.

Название над входом: «Приемный покой». Приняли сюда, и ты будь спокоен — здесь все, все сделают, чтобы спасти тебя. То была улица, квартира, несчастный случай, а здесь уже никакого случая, да ты доверься, все силы собери для поправки, а не для страхов!

— Учти, сестричка, народу сегодня особенно много будет. Вон и доктор нервничает. И поволокут, и поволокут без передыха.

— Почему?

— День получки. Теряют облик человеческий.

(Я не могу так делить. Мне всех жалко. Что мы знаем об этом вот? Или о том? При чем тут день получки?)

— Доктор, Алексей Кузьмич, девчонку нам прислали глупую.

— Ничего, Вера Петровна, с нее большого ума не спрашивается. Передышка? Чаю попьем? Вот хорошо, что согрели. Ася, идите чай пить.

— Спасибо, Алексей Кузьмич, иду. У меня как раз печенье…

Чудится — не чудится? Руки пахнут спиртом и еще чем-то сладковатым. Да нет, это не кровь. И не руки это пахнут — из окна нанесло, с клумб, от разогретой земли и вянущих флоксов.

— …твердокопченую колбасу в угловом обещали оставить. Может, Ася сбегает, молоденькая ведь. Сбегаешь, Ася?

— А?

— Заснула, что ли? Чего бледная-то стала? Возьми вон нашатырь… Нет, постой, я сама. Ну, легче? Легче? Господи, битый небитого везет. Скоро больные будут сестрам первую помощь оказывать.

— Ася, а вы не беременны?

— Нет, нет, все в порядке, Алексей Кузьмич. Спасибо, Вера Петровна. Простите.

…Особенно запахи. Они с мужем спали в разных, комнатах. В первое же утро вошла к нему, невидимо потянула носом (в лесу поднимешь голову, поймаешь ветер, вдохнешь прерывисто — и знаешь уже, как дело обстоит!).

— Ну, Асёныш! Умник, что явился. Принеси-ка водички.

А она в тоске: чужой запах. Человек ведь тоже каждый по-своему… Чужой… Неужели навсегда? Задохнусь!

— Спасибо, девочка. Там у меня в чемодане чистая рубашка. А эту простирнешь. Не трудно? Вот и хорошо. И разложи мои вещички, раз уж поселила у себя. А на самом дне, в том же чемодане, — это твое. Всякие заграничные тряпочки. Носи на здоровье. Чего ж не поглядишь? Чего ты слезы льешь?

— Не знаю. Прости. Мне не надо.

— Ну ладно, потом. Потом войдешь во вкус. Ох и чудная ты, Ася! Ох и причуда́иха.

В голосе не было особой мягкости — что-то, видно, задело. Может, понял? Нет! Милый человек. Добрый. Вот подумал обо мне. А я с запахами этими… Стыдно как! Я буду, буду стараться. Бедный ты мой Серый Волк! Серый Волк из детской сказки.

…Иногда цветовые пятна.

— Сегодня, малыш, наденешь бордовое платье, которое я привез из Франции, пойдем в ресторан.

— Ой!

— Чего?

— Я сегодня — до семи. Давай лучше завтра.

— Асёныш, это важней больницы. Буду знакомить с одним человеком.

— Кто это?

— Очень нужный. Но не волнуйся, а постарайся понравиться.

Это слово было бордового цвета с темными краями. И звучало оно так:

ма́ркетинг

— Ты будешь заниматься моим маркетингом.

— Что это?

— Это планирование удачи. Наука о том, как добиться успеха.

— Что же мне делать?

— Ты должна нравиться, вызывать восхищение, но не к себе, а как косвенная ссылка на меня.

— Косвенная — что?

— Ссылка. Отблеск. Неясно? Поясню. На тебя глядят с симпатией, нет, вру, этого мало — с нежностью, восторгом. А ты с теми же чувствами — на меня. Как отражение в зеркале, помнишь? Угол падения равен углу отражения. Отражаясь от тебя, лучи идут ко мне. Освещают.

Разве так бывает? Так ясно знать задачу. Разве так говорят?!

— Чего ты насупилась? Что тебе не так?

— Сама не знаю.

— И слова стала тянуть. Э, мое дело плохо! Не хочешь помочь?