— Въезжаем в заповедник! — крикнул брат.
Я крепко держалась за его плечи, прятала голову от ветра. Наш мотоцикл мчался по травянистой лесной дороге. Вдоль нее строились и перестраивались деревья:
ясени — ели — сосна,
ели — березы — дубы —
кусты, кусты — орешник,
бересклет…
— Эгей, гляди, вот он! — снова прокричал брат.
— Кто?
— Мой кордон! — Брат лихо затормозил, вытащил из коляски мотоцикла мой чемодан. — Уважаемая сестренка, прошу!
Я огляделась. Прямо посреди леса стояла изба. Вокруг — картофельное поле за изгородью.
— От кого ты отгородился?
— Как — от кого? От кабанов.
Новенький, еще смолистый дом. Стол с книгами, диван.
Брат принялся растапливать плиту. Я глядела на него. Повзрослел за три года, что живет в лесу. Посуровел. Серьезный, взрослый человек — старший брат.
— Не соскучился еще? Не тянет в город?
— Что ты! Скучать некогда. Я теперь на своем участке все деревья в лицо знаю. Да и зверей тоже.
— И звери есть?
— А то нет! Это тебе не Подмосковье.
— А какие?
— Да всякие. Не спеши, еще увидишь.
— Сегодня же, ладно?
…Я вышла из дому. Лес горячий, сухой, пропахший смолой. Дорога. От нее — другая, поуже. На ветках травинки — возили грузовиками сено. На деревьях — круглые домики для птиц, дуплянки. Прямо среди леса на пнях — деревянные кормушки с солью. Это что же? Сюда приходят звери и, как ручные, берут то, что им дают? Значит, и правда — человек помогает лесу, бережет и любит его.
А лес?
Узенькая тропинка примяла брусничник, вильнула мимо поваленной, выдернутой с корнями ели, кинулась в одну сторону — заглохла. В другую — заглохла. Наткнулась на сплошной, совсем не обжитой лес.
Деревья тут жили тесно, верхушки их переплелись. Внизу было темно. И только поляны — как сквозь зеленые и солнечные очки. Как улыбка леса. И как его подарок.
«Уии! Уии!» — летело сверху.
«Чок-чок-чок!» — отзывалось рядом, под кустом.
«Ток-ток-чьии! Ток-ток-чьии!»
В ветвях шурхало, вспархивали крылья, летели шишки, сучья.
Кто это?
Какие птицы?
Какие зверьки?
«Ша-а-а!» — шло над лесом.
«Уии-чок-чок!» — подхватывало ниже.
«Цк-цк-цк!» — отвечало из травы.
И все это мешалось в одну песню. Еще чуть-чуть, и я различу, распознаю ее. И — нет. Нет! Ускользала.
— Ты знаешь песню леса? — дома спросила я брата.
— Что?
— Ну… Деревья поют.
— Какие именно?
— Все вообще…
— Ладно, ты отдыхай. А я пойду гляну — к нам змееяд залетел.
— Кто это?
— Да птица такая. Поедает змей. Полезная.
…Брусничник, поваленная елка, потерянная тропинка. Темнота под деревьями — я уже знаю их, а они знают меня. А вот до этой полянки, лесного пятачка, я еще ни разу не доходила.
На краю — толстенная сосна, чешуйчатые корни. Торчат из земли, как удавы. Два удава. А в их ложбинке на траве — темно-зеленая тень, точно подстилка. Ложись, спи. Я и задремала.
«Ша-а-а!» — шло над лесом.
«Уии-чок-чок!» — из кустов.
«Цк-цк-цк!» — у самого лица, из травы.
И снова все это мешалось в песню, Большую Песню Леса, и мне не дано было ее понять.
Проснулась я от тревоги: глядят. На меня глядят. И в самом деле. На сосне вниз головой повис серый зверек, похожий на маленькую белку или на большую мышь с пушистым хвостом. Два глаза, как две огромные бусины с ушастой серой мордочки. Я не шевельнулась, только смотрела. Зверек царапнул кору, спустился ниже, цепляясь тонкими розовыми пальцами. И не удержался — плюхнулся в траву, прямо около моего уха.
Испугался, чирикнул, как воробей: «чи-ч-у!» — и отбежал, зашуршал в траве.
Я опять не двинулась. И вот — теплый сухой нос коснулся моей руки. Коготки царапнули ладонь. Я подняла голову — глянуть. А уж он — вон где, на сосне! Эх, надо было схватить! Теперь ни за что не спустится.
Зверек улегся на низком обломанном сучке — пушистый хвост вниз, одна розовая лапка свесилась. И глядел, глядел во все свои любопытные бусины.
— Эй ты, рожица! Ч-у-челка!
«Чи-чу!» — гортанно чирикнул он.
— Иди сюда! — Я подставила руку: — Не бойся, иди.
И вдруг он снова зацеплял вниз. Выпрямил ушки. Потянулся на голос. Ближе, ближе по коре… И вот уж совсем рядом. Потрогал розовой лапкой ладонь. Отпрянул. Еще раз потянулся. И — ступил в запретную зону. В зону своей неволи. Я быстро накрыла его второй ладонью — только щеточка хвоста наружу. Запищало, завозилось, зацарапало. Да поздно.
А дома его ждала птичья клетка.
— Ух ты! — обрадовался брат. — Сроду такого не видал! Завтра привезу зоолога. Вдруг — новый вид?
Но зоолог тоже не знал. Удивлялся:
— Похож на соню, — есть такой зверек. Но у нас сони не водятся. И потом — лапы. Посмотрите — как ручки у обезьяны… Я хотел бы взять его в музей.
— Нет, нет!
— Ну пусть пока у вас. На днях приедет старший зоолог…
«Чи-чу!» — донеслось из клетки.
— Эй ты, Ч-челка-Ч-у-ча, кто же ты такой?
Когда в доме появляется зверек, ну, хоть котенок, что ли, все начинает поворачиваться вокруг него. То сидел за столом и работал, теперь надо помнить — налита ли вода в блюдце да и молоко. Надо погладить, когда он запрыгнет на колени. Не двигаться, если заснет.
То хлопнул дверью и ушел, а теперь вернешься глянуть, закрыл ли окно — а то выпрыгнет. Убрал ли чашки со стола — разобьет.
А уж Чуча, странный зверь, взял все мое время. Во-первых, он не ел. Ничего не ел. Уже два дня. Сидел в углу клетки на задних лапах, обхватив голову передними. Вид полного отчаяния: что я наделал? Вот дурак! Вот растяпа!
