Просто металл - [32]

За воспитательную работу на участке отвечают в первую очереди начальник и парторг. Значит, решил Горохов, надо вкатить выговор Проценко по административной линии, а Гладких вытащить на бюро. Этого второго давно пора на место поставить, а то после того памятного собрания больно уж он возгордился, во всем правым себя считает.

Не то, чтоб Горохов был очень злопамятен, нет. Случалось, что разругавшись с, кем-либо из начальников отделов днем, у себя в кабинете, директор уже вечером как ни в чем не бывало сражался на квартире недавнего своего противника в преферанс, был душой застолья, и частый хохоток выдавал в нем человека благодушного и веселого. Правда, для этого должны были быть соблюдены два обязательных условия. Во-первых, дневной оппонент Горохова, пусть в результате самой жестокой баталии, но непременно должен был согласиться с его, директорским, мнением. И, во-вторых, любой спор должен был носить, так сказать, локальный характер и ни в какой мере не ущемлять его директорский авторитет — ни в глазах подчиненных, ни тем более начальства.

Итак, Гладких должен быть наказан. Что же еще?.. Да, надо бы уволить заодно, да построже, по пункту «г», и этого собутыльника важновского, Воронцова. И из комсомола турнуть. Этого хамовитого парня он еще тогда приметил, при первой встрече. И на посту потом. Кстати, и Гладких припомнить надо, как он этого отъявленного хулигана неизменно под защиту берет…

Так рассуждал Горохов, возвращаясь из районного центра на прииск. Он сидел на заднем сиденье «Победы» и, погруженный в думы и планы, не подгонял, как обычно шофера, не замечал дороги. Небо над сопками покрылось уже легкой прозеленью, предвещавшей близкие сумерки, жара спала, но, расстроенный непривычным нагоняем, Горохов не выпускал из кулака носовой платок, то и дело утирая потевшие лоб и шею.

Иван Гладких, узнав, что его вызывают на партийное бюро, принял это как должное.

— Конечно, это мой просмотр, — сказал он Павлу Федоровичу. — Зная Важнова, злобную и мстительную натуру его, я должен был если не предвидеть события, то, во всяком случае, быть начеку. Глаз с него спускать нельзя было. И на приборе этом оставлять — тоже нельзя…

Проценко возразил:

— Ну, в этом-то, допустим, я виноват. На старый прибор Важнов с моего согласия вернулся. Значит, мне и отвечать.

— Не может быть, Федорыч, на участке дел, за которые я не был бы в ответе. А впрочем, ты не волнуйся, — Иван улыбнулся не очень весело, — я полагаю, что нам и на двоих вполне хватит.

С таким настроением Гладких и приехал на центральный стан прииска. Выехал он туда с утра, намереваясь решить попутно ряд вопросов, касающихся текущих нужд участка. Но здесь его ждал ряд сюрпризов, сразу же настроивших Ивана далеко не на мирный лад.

Директор принял его весьма нелюбезно.

— А что сам Проценко не мог по этим вопросам приехать? — холодно спросил он.

— Какая же была нужда нам обоим ехать? — удивился Гладких. — Или на участке уже делать нечего?

— Чем вы там на участке занимаетесь, теперь ясно, — многозначительно заметил Горохов. — И тебе, между прочим, не о шпильках и втулках теперь думать бы надо, а о том, как перед партией оправдаться.

— А я, товарищ директор, не оправдываться сюда приехал, а отчитываться перед бюро. И если за что-то должен отвечать, то отвечу.

— Ответишь-ответишь! Можешь быть уверен!

— Только не надо меня пугать, — обозлился Иван. — Или вы уже решили все? И за себя и за бюро?

— Обо мне не беспокойся. Своими административными правами я знаю, как пользоваться. Кстати, могу доставить тебе удовольствие, чтобы ты сам отвез на участок приказ о своем подопечном.

— О каком подопечном? — не понял Гладких.

— А их у тебя не один? Так я о том самом, который под твоим покровительством и защитой бездельничает, пьянствует, дебоши устраивает. О Воронцове. Хватит ему коллектив разлагать! Мне такие типы на прииске не нужны.

— Воронцова увольняете? — переспросил Иван.

— Его, его, — Горохов положил ладонь на лист бумаги и через стол пододвинул его к Гладких. — Можешь познакомиться с приказом, если желаешь. Кстати, и комсомольский комитет этим типом заинтересовался. Иван хотел было возразить что-то, но сдержался и молча повернулся к двери. Только на пороге задержался и сказал твердо, убежденно:

— Приказ этот вы отмените!

Горохов это заявление его взял на заметку я на заседании бюро решил опередить Гладких. Когда Иван закончил свой отчет о положении на участке, директор спросил:

— Пусть товарищ Гладких расскажет, как они там приютили под своим крылышком злостного хулигана и почему он лично старается оградить его от любого наказания? Больше того, им с начальником участка даже приказ мне удалось как-то подсунуть с благодарностью этому разложившемуся типу. Что это, особый метод воспитания или умасливание влияющей на коллектив шпаны, с которой они не находят других способов справиться?

Иван, как это было ни трудно, старался отвечать как можно спокойнее, понимая, что иначе рискует ничего не объяснить членам бюро.

— Я не считаю, так называемую защиту мной Геннадия Воронцова большей ошибкой, чем, скажем, направление на работу с молодежью Алексея Важнова. Здесь, конечно, мы все вместе с директором виноваты. Больше того, я вообще, не считаю ошибочным наше отношение к Воронцову — ни свое, ни начальника участка, ни всего рабочего коллектива. А в коллективе он пользуется не то чтобы великим уважением, но любовью. Хотя и не лишен известных недостатков, которые тоже всем видны. Но еще до нас воспитанная, в парне прямота и честность, уже доказанная готовность его прийти на помощь товарищу, просто такое хорошее человеческое качество, как смелость и жизнерадостность, даже сейчас вполне искупают некоторые недостатки его воспитания и характера. Кстати, и недостатки-то эти часто менее серьезны, чем у многих из нас.