Прости, но я скучаю - [70]

– Собственно, это и все, – сказала Маккензи. Город исчез в зеркале заднего вида так же быстро, как появился перед ними. – Еще есть мэрия, и социальный центр для престарелых, и большая яма, где раньше был бассейн. Еще до моего рождения. Ребята обычно забирались в нее, чтобы баловаться наркотиками. – Наконец исчезли последние уличные фонари, и они снова оказались в открытом пространстве, под огромным черным небом.

Сунна была им загипнотизирована.

Поразительно, почти невероятно, но она впервые в жизни видела чистое ночное небо. Она выросла в Торонто. Ее семья, когда у них еще была семья, никогда не выезжала на природу. Отдыхать они ездили в другие города. Монреаль. Ванкувер. Нью-Йорк. Сиэтл. Бостон. Куда бы ни приводила работа ее отца, мать с Сунной ехали вслед за ним и называли это семейным отдыхом, хотя отца при этом не видели. Даже если она когда-то и выбиралась ночью из-под полога городских огней, она этого не помнила. Нет, такого она бы не забыла. Бесконечная ночь, полная звезд. Пятнистая, как будто кто-то брызнул кистью на большой темный холст.

– Никогда раньше не видела ничего подобного, – сказала Сунна.

Маккензи была потрясена, как будто она забыла, что Сунна в машине. Но Сунна тут же поняла: дело не в том, что она заговорила. Маккензи поразили слова, которые она произнесла.

– Что? Чего ты не видела?

– Неба, – сказала Сунна. – Никогда раньше не видела ничего подобного.

– Ты… ты что, никогда не видела неба?

Сунна рассмеялась.

– Нет. Родилась в городе, жила в городе… И хотя Реджайна маленькая, но… Там же тоже горят фонари. Когда я в первый раз встала там на работу в пять утра, в конце лета, когда тьма не была такой кромешной, как сейчас, то подумала: «Ого, какое здесь широкое небо». Но такого…

Маккензи ударила по тормозам и свернула в пустую аллею, которой не было видно с шоссе. Она поставила машину на стоянку и вышла.

Сбитая с толку, Сунна последовала за ней.

– Что ты делаешь, Мак?

Маккензи забралась на капот машины. Ночь была такой темной, что можно было разглядеть каждую звезду, а звезды светили так ярко, что Маккензи и Сунна видели друг друга, как в городе при свете фонарей.

– Мне просто нужно передохнуть минутку, – сказала Маккензи. – Чтобы глаза отдохнули, и вообще…

Сунна ждала продолжения, но поняла, что его не будет. Она тоже забралась на капот и запахнула куртку.

– Даже не верится, что ты никогда этого не видела. Потрясающе, правда? – Маккензи запрокинула голову и уставилась вверх. – Когда я только получила права, я всегда так делала по дороге домой из города, особенно если была расстроена. Съезжала с дороги, ложилась на капот и просто смотрела вверх. Оно такое огромное. Знакомое, но из тех знакомых вещей, которые не перестают удивлять. В самом деле, много ли есть знакомых вещей, которые не перестают удивлять?

Сунна задумалась. В последнее время ее мало что удивляло. Признак старения, или это вроде мышцы, которая атрофируется, если ею долго не двигать? Сунна попыталась выделить квадратик неба и сосчитать звезды только на нем одном, но не сумела. Это было потрясающе. Она услышала рядом сопение и постаралась не оборачиваться, чтобы дать Маккензи хоть какое-то подобие уединения.

– Волнуешься?

– Из-за чего?

– Из-за того, что сейчас узнаешь.

– Нет. – Маккензи снова шмыгнула носом.

– О. – Сунна не знала, что на это ответить.

Маккензи долго молчала.

– Я не волнуюсь из-за того, что сейчас узнаю. Я и так все знаю.

Маккензи покосилась на Сунну и быстро отвела взгляд.

– Ты хочешь сказать, что вроде как догадываешься?

– Нет. Я именно знаю. И да, если тебе интересно, я в самом деле лгала полиции, родителям и всем остальным. – Теперь она запрокинула голову, как будто исповедовалась в своих грехах Богу, и здесь казалось вполне вероятным, что он где-то рядом и слушает. Сунна подумала, что если бы она подпрыгнула достаточно высоко, то смогла бы коснуться пальцами неба, и тогда некоторые звезды сотрутся, как блестки. Ей казалось, что, пока они там сидели, оно придвинулось к ним ближе. Как Мод, которая во время разговора незаметно подбиралась все ближе и ближе.

– Родители ничего не знают. В смысле того, что знаю я. Я застукала Кейт и Таню, когда они вылезали из окна той ночью, и Таня взяла с меня обещание не выдавать их. Я тогда все время читала их электронную почту – они никогда не выходили из своих аккаунтов, оставляли их открытыми на ноутбуках в спальне. Так я узнала, что они искали свою биологическую семью. Они сидели на разных форумах, где приемные дети делились личной информацией – в каком роддоме родились, даты рождения, все, что они знали о настоящих родителях, что угодно.

– Тебе не нравилось, что они посещают эти форумы? – Сунна заранее знала ответ.

– Конечно, не нравилось. Меня бесило, что они хотят какую-то другую семью. Мои родители удочерили их младенцами, так что, когда я родилась, они уже были, и я считала, что если их для меня достаточно, то и меня для них должно быть достаточно. Я не понимала, что они не ищут кого-то… сверх. Не понимала и не хотела понимать. А это было несправедливо. – Она снова обращала свои признания куда-то ввысь. – Я же не знала, каково это – не знать, где люди, которые, по сути, часть тебя. И как сильно кому-то могло хотеться выяснить, где эти люди, почему их нет рядом. Я не понимала, что можно любить тех, кто рядом, и при этом страдать от незнания о тех, кого рядом нет. А самое худшее то, что теперь я это понимаю, и теперь я бы им сочувствовала и помогала бы искать биологическую семью, потому что понимаю. Но понимаю только потому, что их нет рядом.