Простая правда - [55]

– Ну да, верно, – пробубнила я. – Она сделала ему дыхание «рот в рот», а потом убила.

– Нельзя сказать наверняка, – откликнулся Оуэн.

– Так что же вызвало остановку дыхания?

– Медэксперт говорит об удушении. Но это неубедительно.

Я влезла на табурет рядом с патологоанатомом:

– Расскажите подробней.

– В легких наблюдаются точечные кровоизлияния, что предполагает асфиксию, но они могли возникнуть до или после смерти. Что касается синяков на губах новорожденного, то это означает, что его крепко к чему-то прижали. Насколько нам известно, этим чем-то могла быть ключица матери. По сути дела, если новорожденного удушили чем-то мягким наподобие рубашки, в которую он был завернут, или руки́ матери, то результаты исследования фактически неотличимы от синдрома внезапной детской смерти. – Протянув руку, он взял у меня предметное стекло, которым я в рассеянности поигрывала. – Следовательно, ребенок мог вполне умереть без чьей-либо помощи. На тридцать второй неделе новорожденный жизнеспособен, но лишь в малой степени.

Я нахмурилась:

– А мать поняла бы, что ребенок умирает у нее на глазах?

– Бывает по-разному. Если он подавился носовой слизью, она услышала бы это. Если же задыхался, она увидела бы, как он тяжело дышит и синеет.

Оуэн выключил микроскоп и положил предметное стекло – с четкой надписью «ребенок Фишер» – в небольшую коробку с другими.

Я пыталась представить себе Кэти, парализованную страхом от сознания того, что этот крошечный недоношенный младенец задыхается. Я представила, как она ошеломленно смотрит на него широко открытыми глазами, не смея вмешаться и слишком поздно осознав случившееся. Я видела, как она заворачивает ребенка в рубашку и пытается спрятать, пока никто его не обнаружил.

Я вообразила, как она стоит в зале суда по обвинению в том, что не смогла обеспечить необходимую медицинскую помощь после рождения ребенка. Убийство по небрежности – это не убийство первой степени. Но тем не менее тяжкое уголовное преступление, влекущее за собой тюремный срок.

Протягивая Оуэну руку, я улыбнулась:

– В любом случае благодарю.

В субботу вечером около десяти я поднялась наверх и задернула зеленые шторы с восточной стороны комнаты. Потом приняла душ и стала думать о Купе, о том, что он сейчас делает – может быть, смотрит фильм? Ужинает в пятизвездочном ресторане? Я размышляла на тему о том, надевает ли он по-прежнему на ночь футболку и боксеры, когда в комнату вошла Кэти.

– Что с тобой такое? – вглядываясь в мое лицо, спросила она.

– Ничего.

Кэти пожала плечами, потом зевнула.

– Боже, как я устала, – сказала она, но ее блестящие глаза и пружинистая походка никак не вязались с этими словами.

Она вошла в ванную, а я выключила свет в спальне и заползла в постель, постепенно привыкая к темноте. Кэти вернулась, села на край кровати и сняла обувь. Потом, не раздеваясь, нырнула под одеяло.

Я в недоумении приподнялась на локте:

– Ты ничего не забыла?

– Я замерзла, вот и все.

– В шкафу, на верхней полке, есть еще одно одеяло.

Я подумала, что она заворочается ночью и одна из булавок, которыми сколото ее платье, вопьется ей в грудь.

– Все хорошо.

– Делай как хочешь. – Я повернулась на другой бок, упершись взглядом в стену, и вдруг вспомнила, как в шестнадцать лет как-то легла спать в одежде, чтобы поскорей выскользнуть из дому, завидев фары машины моей лучшей подруги, и поехать на вечеринку, которую закатывал один футбольный фанат, пока его родители были в отъезде. Усевшись на кровати, я сердито посмотрела на свернувшуюся калачиком Кэти.

– Куда это ты собралась?

Она открыла от удивления рот – виновна по всем пунктам.

– Поправка, – сказала я. – Куда это мы собираемся?

Она села.

– Ночью по субботам приходит Сэмюэл, – призналась Кэти. – Мы встречаемся на террасе или в гостиной. Иногда засиживаемся до утра.

Ну, что бы ни подразумевалось под словом «встреча», я уже знала, что о сексе речи не было. Смущение Кэти объяснялось главным амишским принципом относительно ухаживаний – это было сугубо личное дело, и по какой-то непостижимой для меня причине «простые» тинейджеры изо всех сил старались показать, что делают все, что угодно, но только не встречаются со своей половинкой.

Глаза Кэти светились в полумраке, ее взгляд был прикован к окну. На мгновение она стала похожа на любого другого влюбленного подростка, и мне захотелось дотронуться до ее щеки и сказать: пусть этот момент продлится, потому что не успеет она оглянуться, как станет такой же, как я, свидетельницей момента счастья другого человека. Я не знала, как сказать ей, что, учитывая обстоятельства, Сэмюэл мог и не прийти. Что ребенок, в вынашивании которого она не могла признаться, изменил правила.

– Он бросает в окно камешки? Или залезает по лестнице? – тихо спросила я.

Поняв, что я не собираюсь выдать ее секрет, Кэти задумчиво улыбнулась:

– Фонарик.

– Что ж. – Я чувствовала себя обязанной дать совет в отношении предстоящего свидания, но что я могла сказать девушке, уже родившей ребенка и обвиненной в убийстве? – Будь осторожна, – наконец сказала я, снова забираясь под одеяло.

Я спала беспокойно, ожидая увидеть луч фонарика. В полночь Кэти по-прежнему без сна лежала в кровати. В четверть третьего она встала и села в кресло-качалку у окна. В полчетвертого я опустилась рядом с ней на колени.