Прошлогодний снег - [35]

— Маманя, Коля был не прав.

— Какой Коля? — подозрительно спросила Фрума Щорс.

— Коля Щорс, — сказал я, показывая пальцем на портрет Героя гражданской войны, написанный масляными красками, размером два на полтора метра, висящий на стене.

— Почему это он не прав? — спросила Фрума, уже имея в голове фразу, записанную мною выше.

— Потому что Коля, — сказал я, — просто порубал бы острой шашкой всю свою родню, в ушах которой сверкают бриллианты с их неисчислимыми каратами, в то время как рабочие и крестьяне, за которых отдал свою молодую жизнь Коля, так и не вдели эти караты в свои уши, а, наоборот, приезжают на площадь трех вокзалов в Москве в количестве одного миллиона человек ежедневно и растекаются по широким проспектам столицы нашей Родины в надежде купить продукты питания и широкого народного потребления, чтобы увезти их в свои города и области, где все это достать не представляется возможным.

Конечно, я мог бы взять эти свои слова обратно и не лезть в душу Фрумы Щорс, которая, получая особый правительственный паек, полагающийся старым большевикам, могла и не знать тех послереволюционных мелочей, о которых я ей сообщил. Возможно, поэтому Фрума и сказала мне фразу: «Если бы ты попался мне в 1918 году, я бы тебя чпокнула».

Тем не менее, я нисколько на нее не рассердился, а, наоборот, летом 1972 года, проводя свой отпуск в Коктебеле, этом райском уголке Крыма, познакомил Лену Щорс, внучку Фрумы и Николая Щорса, со своим старинным приятелем Юрой Кадашевичем.

Он приехал в Коктебель, заявляя, что он чрезвычайно прост и незатейлив, и что никакие удовольствия, в том числе сексуальные, не могут его занимать, и что лишь пустой светский разговор и легкие прикосновения составят счастье всей его жизни в настоящий момент.

Тогда я подвел к нему Лену Щорс в ее элегантном белом теннисном костюме и сказал Кадашевичу, что именно эта девушка может помочь во второй части его программы.

Она стояла стройная, загорелая, с иностранной ракеткой «Даунхилл» в руке. Ракетка эта была куплена в магазине «Березка» на сертификаты.

Здесь я должен объяснить Вам, что такое «сертификаты». Это такие особые деньги, выдаваемые отдельным вышестоящим товарищам, получившим право выезжать за границу и привозящим оттуда иностранную валюту. Эта валюта поступает в распоряжение особого банка, который забирает себе иностранные деньги и выдает их бывшим владельцам бумажки, которые называются «сертификатами». На эти бумажки можно пойти в особые магазины с красивым русским названием «Березка» и купить там заграничные изящные блузочки, зонтики, вкусные конфетки, икру, сделанную специально для иностранцев, и любительскую колбасу, изготовленную в особом цехе мясокомбината им. А. И. Микояна.

Как выглядят эти чудодейственные сертификаты, я не могу написать, потому что никогда их не видел. К сожалению, упомянутый мною миллион пассажиров, прибывающий на площадь трех вокзалов в Москве, тоже никогда их не видел, иначе бы железные дороги не выполнили плана пассажирских перевозок.

Юрий Абрамович, вглядываясь в намеченную мною спутницу его жизни, сказал, что он достаточно прост и незатейлив, чтобы жениться на внучке Щорса и дочке академика, после чего Лена сказала несколько слов, которые не найдут места на этой странице и о которых Юра сказал, что более прекрасного мата он никогда не слышал и что это только укрепляет его в принятом только что решении.

После этого Юра снял за три рубля в сутки омерзительный чулан, который он ласково называл французским словом «шале», и увел Лену Щорс на широкую кровать, занимавшую семь восьмых этого помещения. В течение месяца, проведенного в Коктебеле, я несколько раз навещал их в этом «шале» для того, чтобы спеть с Юрой на два голоса полюбившуюся нам песню секретаря Союза писателей СССР Роберта Рождественского «Что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню». Затем, вернувшись в Москву, познакомленные мною молодые люди подали заявление в ЗАГС Черемушкинского района, чтобы создать крепкую коммунистическую семью, ячейку общества, без которой отношения между вышеупомянутыми молодыми людьми носили бы стихийный, неупорядоченный характер, что вызвало бы нарекания со стороны соседей, вдовы героя Фрумы Щорс и члена-корреспондента АН СССР И. М. Халатникова.

На этом основании 11 ноября с.г. я в качестве свидетеля бракосочетания явился в ЗАГС Черемушкинского района в сопровождении жениха и невесты, имея в руках бутылку «Советского шампанского», купленную еще в Коктебеле с целью распить последнюю в момент обручения и бракосочетания. Подойдя к буфету, расположенному в помещении ЗАГСа, я вежливо и культурно попросил официантку выдать мне четыре бокала, чтобы провозгласить тост за здоровье молодых. На это мне было отвечено, что нечего приносить с собой и распивать в ЗАГСе спиртные напитки, так как спиртные напитки продаются в самом ЗАГСе и их можно купить. Тогда я, пообещав купить, пошел на ложный шаг, заявляя, что шампанское, принесенное мною, является французским, которое, к сожалению, нельзя купить в обычном магазине и что я привез его из города Парижа специально на свадьбу моих друзей. Я понимаю, что здесь я зарвался, потому что никогда не был и не буду в городе Париже по той причине, что этого не может быть никогда. Но, будучи по художественной литературе хорошо знаком с Францией, этой страной Жана Эффеля, Жан-Жака Руссо и Жан-Поль Сартра, я, тем не менее, живо представил себе, что действительно был в Париже и привез эту бутылку оттуда.