Прошедшие лабиринт - [39]

— Не понял, — сказал Прохоров сам себе и, встав со стула, подошел к стене, точно эти два-три шага могли что-то изменить.

Крыса по-прежнему кувыркалась себе на травке. Подкараулив шагавшего по аллее прохожего, она встала на задние лапы и, кажется, показала ему язык (прохожий, впрочем, ничего и не заметил), затем, все так же на задних лапах, она прошла метров пять и, опустившись, наконец, на четыре лапы, вновь принялась кувыркаться.

— Ну и ну, — подытожил Прохоров. Больше он ничего не мог сказать, да и незачем. И так понятно — парацельсий. Но как же так, ведь крыс было три, и все они… Вернее, поймана только одна крыса, другую потом подменили, третья погибла — так, по крайней мере, утверждали Наблюдатель и Гипнотик, которым следовало ее поймать. Выходит, они ошибались, и третья крыса — вот она, тут, кувыркается себе, жива и здорова? Или же та крыса все-таки погибла, а эта — какая-то лишняя, скажем, запасная? Нет, лишняя, скорее всего, та серая крыса — Наблюдатель. Она тут явно не к месту. А вот эта, только что обнаруженная крыса — скорее всего и есть номер три из той самой партии. Но откуда в таком случае взялась серая?

Прохоров выбросил сигарету и вышел из курилки. Теперь уже нечего было и думать о том, чтобы делать вид, будто ничего не происходит. Муравьи — еще куда ни шло, но крыса — это серьезно. Если шеф узнает, что он придержал такую информацию — это может плохо кончиться. Значит надо ехать, причем прямо сейчас; дежурный Гипнотик позаботится о том, чтобы его отсутствие осталось незамеченным…

Проходя мимо лаборатории, где обычно работал Меренков, Прохоров не смог удержаться от того, чтобы подсмотреть, чем же тот занимается. Оказалось, Сергей, вместо того чтобы улучшать кондитерское тесто, старательно пишет в общей тетради, извергая мысленно такие фиоритуры, каких от него никто и никогда не слышал. Бормотал же он при этом полную невнятицу вроде:

— 50 миллилитров на протирку лазера… 30 миллилитров на заправку самописца… 40 миллилитров в термометр…

Прохоров уже хотел было уйти, как вдруг его взгляд упал на небольшой аквариум на окне. Увидев, что произошло с рыбами, он чуть не застонал. Опять парацельсий!

— Да, дружище, заварил ты кашу… — мысленно обратился он к Меренкову. — Расхлебывай теперь…

Стараясь ни на чем больше не задерживаться взглядом, Прохоров устремился к выходу…

3

— Васенька, собирайся, нас ждут, — услышал Прохоров голос жены.

— Кто ждет? — осведомился он, отрываясь от телевизора.

— Марина с Вадиком, — был ответ. — У Марины сегодня день рождения!

Этого еще не хватало! Ходить в гости он не любил. После целого рабочего дня и вынужденного созерцания массы людей в их кабинетах и лабораториях ему вовсе не хотелось снова оказываться в помещении, полном людей. И это не говоря уже о том, что о вишневом плюше в тех домах даже не помышляли, следовательно, соседние квартиры будут отлично просматриваться сквозь стены; а ведь если хозяева еще хоть как-то готовились к приему гостей, то об их соседях этого не скажешь… Один неосторожный взгляд — и вот тебе пожалуйста, весь быт соседей, со всеми подробностями, как на ладони. Прохоров брезгливо поморщился — хоть завязывай себе глаза вишневым плюшем перед тем как идти в гости…

Тем не менее он никогда не отказывался. Это было частью неписаного соглашения с женой; уступка, на которую он был вынужден пойти, взамен на обещание супруги носить вишневый плюш. Не стал он возражать и на этот раз. Выключил телевизор и принялся собираться, краем уха прислушиваясь к рассказу жены о том, как она обегала весь город в поисках подарка и что в конце концов нашла.

Впрочем, на этот раз все получилось как нельзя лучше. Во-первых, по какой-то счастливой случайности соседей не оказалось дома, свет у них не горел, так что ни соседи, ни их квартиры не мозолили Прохорову глаза. Во-вторых, Марина, наслушавшись рассказов жены Прохорова о том, как Василий Дмитриевич не любит ходить по гостям, потрудилась на совесть и устроила гостям настоящий пир — к величайшему удовольствию не одного только Прохорова.

Вкусный ужин способствовал приятному настроению и непринужденной дружеской беседе. Гости нахваливали угощение, поздравляли именинницу, провозглашали тосты…

— Да врешь ты все! — раздался вдруг детский голосок из-за стены.

— Ничего я не вру! — ответил ему другой.

Марина, точно ужаленная, вскочила со стула и бросилась в соседнюю комнату. Прохоров без труда разглядел, что спорили дети именинницы. Тот, что помладше, пытался рассказать что-то старшему брату, но тот ему не верил. Голоса за стенкой не утихали:

— А то я Генку не знаю! — возражал старший. — Тоже мне выдумал — ничего не спросит и пятерку поставит! Враки это все!

— Денис, а ну немедленно прекрати! — потребовала ворвавшаяся в комнату Марина.

— А чего Колька тут враки сочиняет? — наябедничал Денис.

— Ничего не враки! — возразил Колька. — Помнишь, у Гришки была заграничная монета?

Марина, разумеется, не стала выслушивать историю о Гришкиной монете. Прикрикнув на детей и потребовав от них вести себя потише, она вернулась к гостям. Но Прохорова эта история почему-то заинтересовала, и он стал прислушиваться к разговору за стеной, благо дети болтали достаточно громко.