Проще не бывает - [21]

Возможно, она сама станет для Жака чужой, если только он когда-нибудь очнется. Жанна вспоминала все, что ей приходилось слышать или читать об утрате памяти после мозговой травмы, о том, что люди, долго пролежавшие в коме, подчас не узнавали самых близких людей или просто впадали в детство, плакали и звали маму. Жак тоже может очнуться и позвать маму, а когда над ним склонится лицо Жанны... Нет, лучше оставить его сейчас, забыть все прежде, чем он ничего не вспомнит.

А что, собственно, вспоминать? Семь месяцев, когда он урывками бывал с нею? Уж скорее он вспомнит те семь лет, которые прожил с Люси. Ее ласки, её заботу, а не те мимолетные минуты физического наслаждения, которые связывали его с Жанной. Впрочем, кто знает? Прожила же она несколько лет с Марком, но воспоминания о нем вызывают в ней лишь раздражение и досаду. Воспоминания о муже, отце её детей.

Воспоминания... Жанна вспомнила, как из раны на голове Жака капала кровь, пачкая брезент носилок, и её замутило. Даже если он выживет и не забудет её, это зрелище его крови никогда не сотрется из её памяти. Придется звонить Люси, а потом сделать над собой усилие, вернуться в Париж и попытаться продолжать жить. Ради детей. Для неё самой жизнь потеряла всякий смысл.

Жанна решительно встала с постели и отправилась в ванную. Ей нужно было заснуть, чтобы утром со свежей головой начать осуществление своего плана. Она проглотила две таблетки снотворного и запила их прямо из-под крана теплой, отдающей хлоркой водой. Потом снова легла, ожидая, что сон обрушится на нее, как снежная лавина. Но ничего не произошло, только мысли приняли гораздо более четкое направление.

"А вдруг он никогда не любил меня, а просто пожалел? Одну, больную, в огромной, запущенной квартире. Почему я никогда ни о чем его не спрашивала, даже ни разу не постаралась взглянуть на содержимое его бумажника? Ведь и после аварии я лишь пересчитала деньги, а там есть ещё какие-то документы, записки. Что если..."

Жанна и сама не знала, что рассчитывала найти в этом большом бумажнике из мягкой черной кожи. Сердце её отчаянно билось, когда она перебирала счета, квитанции, визитные карточки, клочки бумаги с какими-то телефонами. Но нашла она только свою фотографию двухлетней давности, на которой она неестественно улыбалась, держа на руках совсем маленького Лори. К фотографии был приколот листочек, на котором почерком Жака было написано:

"Любимая! Когда я уехал от тебя вчера, я так и не осмелился сказать тебе, что мы с Люси..."

Жанна уронила бумажник на колени и отчаянно зарыдала.

Я думала, что справлюсь с собой и воспоминаниями. Я гнала от себя картины прошлого и заставляла себя любить настоящее. Но оно не было реальным - мое настоящее - оно было куда более призрачным, чем мое прошлое. А прошлое вновь настигло меня: Жак хранил это дурацкое фото, на котором я была сама на себя не похожа, да ещё черновик своего первого письма ко мне. Какие ещё доказательства были нужны? Он любил меня, хотел признаться в том, что его связывало с Люси, хотел быть искренним, а я собиралась его предать. Господи, да я уже предала его!

Я ведь почти обрадовалась, когда подумала, что он погиб в аварии. Погиб - значит, все кончено, наш роман умер вместе с ним, не будет ни серой рутины, ни привыкания, ни ссор. Останется только романтика воспоминаний о том, как мы любили друг друга.

Когда мы обрели друг друга, то оба страдали от одиночества. Мы погибали от него - вот почему мы так осторожно сближались, боясь сделать неловкое движение и нарушить хрупкое равновесие взаимопонимания. Авария разбила все вдребезги, а у меня не было сил и смелости начать все сначала.

Удивительно, но в этот самый вечер, когда я мысленно почти простилась с Жаком, к нему начало возвращаться сознание. Я сочла это знаком свыше: пусть Жак никогда уже не будет моим, лишь бы он выжил. И когда я коснулась его бледной, холодной руки, мне показалось, что она слабо шевельнулась в ответ. Тогда я решила позвонить Люси и признаться во всем: в обмане, разбитой машине, присвоенных и частично потраченных деньгах Жака. Но мне не пришлось пересиливать себя: Люси позвонила сама.

Меня позвали к телефону в холле гостиницы, причем позвали моим настоящим именем, то есть попросили мадемуазель Жанну Белиз. Я так испугалась, что с трудом удержалась на ногах: мне показалось, что это звонок с того света. Но на другом конце провода была Люси.

- Мадам Ренар? - спросила она и повторила с издевкой: - Мадам Ренар! Я желаю и тебе, и ему сдохнуть. Жаль, что вы оба не погибли. Мне было бы намного проще.

И она повесила трубку. Я не могла поверить своим ушам: столько злобы, ненависти и страсти было в обычно бесцветном голосе моей кузины. И эта последняя фраза! Она, конечно, ошиблась, она хотела сказать "горше": ведь её обманули и муж, и кузина, то есть я. Нет, у неё просто помутился рассудок от ярости. Не могла же она знать, что я... Этого никто не мог знать!

Впрочем, мое смятение быстро прошло. Более того, я была уверена, что Люси просто погорячилась, и что это - только начало нашего с ней разговора. Поэтому я не стала далеко отходить от телефона, а села в кресло в холле. И действительно, Люси перезвонила через пять минут.