Проще не бывает - [11]

Я хотела Жака и я его получила. Но все было не так просто. Да и что может быть простым в таком чувстве, как любовь? Я могла сознаться только в своем безумном страхе потерять любимого. Я боялась, что он может умереть. Потому что я знала: это возможно.

Конечно, я могла бы подробнее рассказать и о моих чувствах к новорожденной дочери. Но не считаю удобным смешивать чувства к ребенку от одного мужчины с любовью к другому. Да, для меня не слишком важно, кто отец ребенка, главное - материнский инстинкт, который заставляет женщин одинаково относиться ко всем своим детям. Но мне приятно было видеть, как Жак держал малышку на руках: тем самым он как будто подтверждал свою любовь ко мне.

А Люси? Может показаться странным, но мы с Жаком никогда не говорили о ней, даже не упоминали её имени. Я даже готова была поверить в то, что Люси оставалась в неведении о моих отношениях с её мужем. Мне было абсолютно неинтересно, как он объясняет ей свои постоянные отлучки. Иногда ночью я вспоминала о своей кузине, чтобы... тут же забыть о ней. У меня были мои дети, был Жак, остальным не было места даже в моих мыслях.

Примерно так же обстояло дело и с Марком, моим мужем. Кому-то могло показаться, что я должна непрерывно думать о нем, но это было не так. Он исчез - и я забыла о нем, и о том, что для этого сделала.

Может показаться, что я люблю одиночество, купаюсь в нем, наслаждаюсь им. И это неверно. Я не дура и не сумасшедшая, чтобы любить это состояние, наоборот, оно приводит меня в ужас, но... Но я никогда ничего не делала, чтобы избежать одиночества. И впредь не собираюсь.

Понять меня, пожалуй, могла бы только Люси: так много внутреннего сходства было между нами. Наверное, я и полюбила Жака потому, что она любила его. Понимаю, что звучит это нелепо и даже кощунственно, но это так. И вообще, Жак - это проявление ко мне Божьей милости, незаслуженной милости.

Родители не поняли бы меня никогда, даже если бы я попыталась с ними объясниться. Ничего удивительного - мы были слишком разными людьми, я с детства ощущала свою чужеродность в их мире. Я научилась притворяться такой же, как они, и это помогло мне дожить до замужества. А вот с мужем притворяться уже было невозможно: человека, с которым делишь постель, обмануть очень трудно. Вот я и избавилась от мужа, иначе он выдал бы мою тайну всем, рассказал бы, что я - обманщица и лгунья. А мои дети ещё слишком малы, чтобы понимать и судить меня.

В нашей семье никогда не было разводов. Узнай родители о том, что я намерена развестись с мужем - их хватил бы удар. А теперь они постепенно привыкнут к тому, что Марка нет рядом со мной, что он исчез, испарился, ушел из моей жизни. Я стану свободной, а слово "развод" никто и не произнесет. Да, когда крысу загоняют в угол, она находит самые невероятные способы вывернуться. Вот и я нашла.

Жак понял меня сразу, с первого взгляда. Понял и принял такою, какой я была на самом деле. И я не смогла сопротивляться ему, его чувству, его рукам и его губам. Конечно, я поступила безнравственно. Но, в конце концов, что такое нравственность? Только система поступков, придуманная самими людьми. Каждый человек вправе создать свою собственную мораль и поступать в соответствии с нею. Только не каждый на это решается - по самым разным причинам.

Жак ведь был моим родственником, а не посторонним мужчиной, с которым знакомишься в кино или на вечеринке. Я присутствовала на их свадьбе, а ещё до этого была в курсе всех семейных пересудов относительно жениха Люси. По материнской линии он происходил из очень известной и уважаемой норвежской семьи, его мать была хороша собой, отменно воспитана и одевалась с большим вкусом, а в нашей семье этого никто не умел.

Отец Жака был парфюмером и возглавлял очень известную фирму. Странный, молчаливый, маленький человечек, никогда и никуда не выезжавший вместе с супругой. Жак был их единственным ребенком и, пожалуй, единственным связующим звеном для этой пары. Больших денег там не было, но семья всегда жила на широкую ногу. Вначале эти странности пугали родителей Люси (да и моих тоже), потом все как-то привыкли.

Наша семья гордилась знаменитыми предками: адмиралом, адвокатом, даже одним епископом. Еще одним пунктом тайной семейной гордости были душевнобольные: по одному помешанному в каждом поколении. Но все это было давно, в прошлом, а мой отец был просто директором скромной частной школы в Лиможе, кстати, не слишком умным и интеллектуальным. Мою мать все считали очаровательной женщиной, но я-то знала, насколько лицемерной и лживой она была на самом деле.

- Неважно, что на тебе надето, важно, что ты за человек, - любила повторять мать, бешено завидуя обновкам своих знакомых.

- Любовь и брак редко идут рука об руку, такие счастливые семьи, как наша - исключение, - говорила она, физически не переносившая моего отца.

- Ты совершено не умеешь развлекаться, - замечала она, когда я бесцельно бродила в праздники по дому.

А я не могла никого пригласить к себе в гости, потому что отец доводил моих друзей до слез своими злыми шутками. Он и меня доводил, пока я не научились парировать его "остроты".