Прощай, принцесса - [92]
Далее шло описание процесса лечения, временами оно было успешным, временами у Лидии случались рецидивы. В тот же файл были вложены отчеты о визитах больной на консультации, которые проводились раз в неделю. В 1995 году посещения клиники стали более редкими. Я насчитал восемнадцать, а это значит, что Лидия выбиралась туда практически раз в месяц. Записи доктора Санчеса Росса с каждым разом становились все более лаконичными. Я пролистывал их, наугад прочитывая некоторые фразы: «Хороший отклик на трудотерапию…», «Выпадение из реальности, неоправданные приступы эйфории, завышенная самооценка…», «Временно прекращаем давать лекарства, переходим на плацебо».
— Ты уже все прочел, Тони? — спросил парень.
— Текст целиком не успел, однако мне этого достаточно. Есть еще что-то?
— В общем, да… Последняя запись — уже нынешнего года. Она ездила к этому врачу дважды за… подожди… за август. Это было где-то тут… Постой… вот!
— Я же говорил тебе, Тони! — вдруг подал голос Каликсто. — Сын — настоящий талант. — Он потрепал сына по голове. — Монстр, ты настоящий монстр!
«Явилась на консультацию, утверждая, что здорова. Просила дать совет. Я установил, что больная находится в состоянии депрессивного кризиса, что мешает ей адекватно оценивать окружающую обстановку Нарушения речи. Признается в склонности к уединению, приступах уныния и слез. Наблюдается потеря самооценки. Рассказывает о некой неразрешимой любовной проблеме, которой тяготится, но причин не объясняет. Отказывается назвать имя предполагаемого возлюбленного, что наводит меня на мысли о рецидиве или эпизодическом ухудшении».
В последний раз Лидия посещала психиатра за пятнадцать дней до того, как ее убили. Врач записал, что они встретились в кафетерии в центре города, и она «отказалась от профессиональной консультации, утверждая, что здоровье ее в порядке и она не считает себя сумасшедшей. Утверждает, что за ней следят, но на все попытки выяснить, кто следит, отвечает „они“, не уточняя, кого имеет в виду. Думаю, это все же временное ухудшение, но других характерных симптомов, таких как бормотание или нарушение ориентации в пространстве и времени, не наблюдается. Я задаю вопросы, она уверенно на них отвечает. Я прошу ее самоопределиться, она говорит: „Я безнадежно влюблена“ (дословно), что заставляет меня сомневаться в том, что это рецидив, скорее острая реакция на стресс с ярко выраженной биполярностью проявлений — от истеричного смеха до безудержных рыданий».
— Да уж, Хулито, полностью согласен с твоим отцом. Ты фантастический специалист. Я хочу, чтобы ты отнес распечатку в адвокатскую контору — сеньор Матос заплатит тебе оставшуюся сумму и, возможно, даст еще работу. Что ты на это скажешь?
— Отлично, сеньор… то есть Тони. Значит, я должен доставить распечатки прямо в контору?
— Именно так. Я после дам тебе адрес. А сейчас пойдемте обедать. Ты что, не голоден?
— Да я бы сейчас целую корову съел! — улыбнулся Хулито.
Каликсто похлопал парня по могучему плечу и воскликнул:
— Настоящий мужик!
Маруха тем временем накрывала на стол.
— Давайте мойте руки и садитесь. Помоги мне расставить тарелки, Хулито.
Я направился на кухню, но хозяйка меня остановила:
— Да не вы, Тони, я обращалась к сыну.
— Позволь мне помочь, я обожаю накрывать на стол.
Кухня в этом доме сильно смахивала на ту, что была в доме моих родителей. Крошечная, со старой, тысячу раз перекрашенной белой краской полкой. Мне казалось, что стоит лишь чуть задержать дыхание, и я увижу, как у плиты хлопочет моя мать. Хулито взял со стола стопку разномастных тарелок — вряд ли в ней можно было найти две одинаковые, остатки наборов, перебитых за долгие годы. Парень неожиданно печально произнес:
— Бедняжка, правда?
— Кто, Хулито?
— Девушка, которую убили, эта Лидия. Аборт в пятнадцать лет, черт знает что, да? У нас тут одной соседке сделали аборт, так той семнадцать. — Он горестно покачал головой. — С какой стороны ни посмотри — черт знает что!
Но я думал о другом. Санчес Росс, конечно, был медиком. Но он ведь не гинеколог. Так почему именно он сделал аборт Лидии Риполь?
После обеда Каликсто принялся распевать арии из сарсуэл, а его жена подавала в нужные моменты женские реплики. У них неплохо получалось, и в итоге даже я присоединил свой голос к общему веселью. Так мы просидели до шести вечера за бутылкой вина и песнями, но потом зазвонил мой мобильный, и я отошел на кухню, чтобы спокойно поговорить. В трубке раздался голос Польито дель Кальехона. Он сказал, что сегодня вечером состоится подпольный бой у Сараголы и Сильверио будет в нем участвовать.
— Меня пригласили провести это соревнование, — сообщил он. — У вас сохранилась моя визитка?
— Да, конечно.
— Отлично! Покажите ее охранникам и скажите, что вы со мной. Сам бой назначен на двенадцать ночи, но вы приходите раньше, где-нибудь часов в десять.
Он продиктовал мне адрес Сараголы и положил трубку. Я сказал Каликсто, что должен уходить, так как неожиданно появились дела. Семейство Бенгочеа явно было раздосадовано таким поворотом событий. Но, оставив Хулито адрес и телефон Матоса, я все же покинул гостеприимный дом и направился вниз по улице в сторону площади Испании. Я слегка задержался на площади Мостенсес, постоял перед магазинчиком «Солнце восходит для всех» и собирался было уже зайти, чтобы поздороваться с сеньором Маркосом, но потом передумал. Мне еще нужно было забежать домой, принять душ, переодеться и взять визитку Польито.
