Он выиграл чужие соревнования. Он понял это почти сразу, как только тоненькая ниточка сознания впервые пробилась сквозь плотно окружавшее его марево крови и шума. Все тонуло в зыбкой, багрово-кровавой дымке, все, абсолютно все… Только редкие островки звуков, пробивающиеся сквозь эту смрадную, окружавшую его завесу, говорили о том, что он еще жив.
Он выиграл чужие соревнования. Он понял это сразу, как только, поскользнувшись, вдруг впервые по-настоящему взглянул в подкараулившее его лицо страха. Оно следило за ним изо всех углов зала, пряталось под потолком, сидело на плече у каждого члена жюри и даже строило омерзительные гримасы из компьютера, на котором подсчитывали результаты… Отвратительная пародия на то, с чем он шел в этот зал. Тупое, глупое, злое, бесконечно уродливое лицо страха. И шум. Разноцветная толпа людей, которые, вскочив со своих мест, бешено скандировали что-то. Для того, чтобы понять, что именно, слуху (вернее сознанию) потребовалось всего несколько секунд: слетевшая со своих мест толпа бурно скандировала его имя.
Пятна солнечного света, лившиеся из стеклянных отверстий потолка, растекались в мелькающие круги на синем ковре из пластика. Он, сосредоточив взгляд, поймал с усилием один сверкающий круг, но в тот же самый момент понял, что именно ему и принадлежит то самое уродливое лицо с выпученными глазами — то, которое он принял за лицо страха. Это было его лицо. Именно его безумное выражение ничего не понимающих глаз, вытекающий из-под шлема тонкий ручеек темной крови, прорывающийся толчками в самый низ подбородка… Это был он… Он, выигравший чужие соревнования и отобравший чужую победу. Это открытие по-настоящему повергло его в шок, и именно в этот страшный момент какая-то сила подняла высоко вверх его правую руку. Сквозь марево он услышал, как весь спортивный зал скандирует его имя. Звук становился все четче, пока наконец не превратился в настоящий рев. Он понял, что в последнем и решающем поединке оглашают победителем его.
— Победу одерживает спортсмен в черной одежде! Победа в этом бое присуждается Юрию Сергееву, клуб «Черный дракон»!
Каждое громко произнесенное слово главного судьи сопровождалось тысячекратным ревом зала… Правый глаз противника, почти выкатившийся на красный шлем, комком дрожащей слюды пульсировал так, что было видно все оборванные нервы, и кровь, заливающая чужое лицо, застывала страшной маской — и внезапно ему захотелось туда наступить, чтобы больше никогда в жизни ничего похожего на это лицо не видеть.
Он вдруг остро и отчетливо понял, что это и было самым пугающим, самым страшным: он не испытывал даже злости! Он вообще ничего не испытывал к этому светловолосому мальчику, с которым часто встречался в одном спортзале, но на разных тренировках. Он не помнил даже его имени, и единственное, что про него знал, было только то, что этот парень ездил на зеленой спортивной машине и очень часто его сопровождала красивая девушка с рыжими волосами. Ездил… Зал по-прежнему сумасшедше скандировал.
Возле изуродованного им тела начиналось движение. Два врача в белых халатах, носилки, какой-то аппарат, похоже, с кислородом, шприцы — с обезболивающим? Что-то еще… Он и без врачей знал, что парень давно находится без сознания — сознание покинуло его еще тогда, когда он уложил его на пол. Еще когда почти держал в своих руках, зная, твердо и отчетливо зная, что не надо, НЕ НУЖНО применять ТАКОЙ ЗАХВАТ. ЭТОТ УДУШАЮЩИЙ ЗАХВАТ ПОСЛЕ НОКАУТА ВПОЛНЕ МОГ ЕГО УБИТЬ. И, ЗНАЯ, ОН ВСЕ РАВНО СДЕЛАЛ ЭТО.
Помимо глаза, он изувечил ему руку — вывернул ее из сустава, так, как будто это была пластмассовая деталь из детского конструктора. Разве он виноват в том, что ему попался такой хлюпик? Нет, он здесь ни при чем. И, несмотря на то что с него градом катится пот, он заледенел от внезапно пришедшей к нему мысли… Кровь на подбородке появилась не потому, что хлюпик так сильно его ударил, а потому, что он закусил губу в тот самый момент, когда принялся его убивать.
Именно убивать… Господи, эта правда была отвратительной! И подсознательно он чувствовал ее все это время. Вернее, начал чувствовать, как только стал приходить в себя. Под его ногами лежало изувеченное, полумертвое чужое лицо. Чужие соревнования. Чужая победа.
Парня положили на носилки. Из первого ряда — почти рядом с ковром, истерически крича, вылетела какая-то девушка. На свету блеснули ярко-рыжие волосы, а потом — стали тусклыми, как и все, что он намеренно не хотел замечать. Девушка бросилась именно к нему, а не к носилкам, изо всей силы замолотила кулаками по его груди. Через все то же марево, уже начинающее рассасываться, он вдруг услышал абсолютно четко:
— Будь ты проклят! Чтоб ты сдох, сука!
Двое вмиг подбежавших охранников быстро потащили девушку с ринга. Они буквально волокли ее к выходу, но все равно издалека он слышал, как она продолжает кричать. Вначале даже он хотел ей сказать, что очень сожалеет о случившемся, но потом подумал, что все это уже не имеет никакого значения. Разве только то, что это были чужие соревнования. Но девушка вряд ли сумела бы это понять.
