Прощай, принцесса - [13]

— Нет, не ошибаетесь. В любом случае спасибо.

Он вошел, и я кивнул на коридор, сказав, что квартирка маленькая и мы можем поговорить в комнате в самом его конце. Другой, впрочем, у меня и нет.

Первым делом я спросил:

— Это вы искали меня в последние дни?

— Да, несколько раз заходил.

— И что же вы хотели обсудить?

— Я хотел задать несколько вопросов о Хуане Дельфоро — это ваш сосед, писатель. Вы ведь с ним дружите, так?

— Да, но я его уже давно не видел… месяц или что-то около того, если не ошибаюсь. Он живет рядом, на этом же этаже. Хотите присесть? Так нам с вами будет намного удобнее.

— Нет, спасибо, я не отниму у вас много времени.

Гадес скромно опустил глаза и, казалось, погрузился во внимательнейшее изучение собственных ботинок. Я спросил:

— С Хуаном Дельфоро что-нибудь случилось?

Когда я учился в Полицейской академии, комиссар Медьявилья, который преподавал предмет под названием «полицейская практика», не переставал вдалбливать в головы курсантов: «Когда допрашиваете кого-то, сделайте так, чтобы он что-то о себе сказал. Не нужно сразу спрашивать о том, что вас интересует. Наблюдайте за выражением его лица, за реакцией. Так вы поймете — врет он или нет».

Еще он любил завязать глаза одному из учеников и спрашивал: «На ком из находящихся в классе синий галстук в белый горох?» или «Сколько человек, сидящих здесь, носят усы?». И если курсант не знал или ошибался, то комиссар с позором выставлял его из класса. Он всегда говорил, что полицейский должен иметь фотографическую память, уметь одним взглядом охватить человека и запомнить абсолютно все детали его внешности, уметь до мельчайших подробностей воспроизвести по памяти обстановку комнаты или какого-либо другого места. Он называл такие занятия «зрительной практикой». «Нет такого фотоаппарата, который способен заменить человеческую память», — из раза в раз повторял он.

Инспектор действовал точно по учебнику. В конце концов он все же спросил:

— Когда вы в последний раз видели своего приятеля?

— Двадцать восьмого августа, вечером. Мы случайно столкнулись в баре неподалеку отсюда, где-то в пять или в пять с небольшим. Так что же все-таки случилось с Дельфоро?

В мое время, заступая на дежурство в комиссариате, мы обязательно должны были спуститься в камеры и запомнить в лицо всех задержанных за день. Я, как сейчас, вижу перед собой старые карточки, которые мы заводили на каждого, — туда обязательно заносились особые приметы и детали, при помощи мнемотехники они помогали вспомнить и идентифицировать потом этих людей. Там были записи типа «обычно носит стрижку ежиком», или «имеет дурную привычку щелкать языком», или даже «предпочитает полненьких симпатичных женщин». Современные компьютерные файлы, в которые заносятся данные о преступниках, не отражают подобной информации, а полицейские утратили привычку внимательно рассматривать арестованных. Я думаю, что в чем-то мы выиграли от введения новой системы, а в чем-то и проиграли.

Этот Гадес был из молодого поколения. Но он начинал меня бесить. И если бы присмотрелся внимательнее, сам бы уже понял это. Почему он не переходит к делу? Парень разыгрывал передо мной спектакль, черт бы его побрал. Я заметил, как его губы дрогнули в улыбке. Это была еле заметная гримаса, на секунду искривившая рот. Кажется, подобное выражение не часто посещало его лицо.

Инспектор повторил:

— Так, значит, вы видели его в пять — пять с чем-то. Хорошо. Сколько времени вы пробыли с ним в том баре, сеньор Карпинтеро?

— Не имею привычки таскать с собой хронометр, сеньор Гадес. Но могу предположить, что пробыл там где-то около часа. Мне нужно было ехать в офис, чтобы подготовиться к командировке, в которую я вскоре и отправлялся, так что я не задержался в баре надолго. Мы поговорили о чем-то малозначительном. Так вы скажете в конце концов, о чем идет речь?

— И после вы не виделись? Я хочу сказать, той же ночью примерно в четыре тридцать.

— В четыре тридцать? Нет. Если вы имеете в виду утро следующего дня, то в это время я уже трясся в автобусе по направлению к Мериде. Вы скажете наконец, что случилось?

— Сеньор Карпинтеро, ваш сосед взят под стражу. Его обвиняют в убийстве. Вы разве не в курсе?

Я попытался скрыть удивление. Не знаю, удалось мне это или нет.

— Взят под стражу, говорите? Я и понятия не имел. И кого же он, по мнению полиции, убил?

— Так вы и насчет этого не в курсе?

— Вы можете толком сказать мне, в чьем убийстве его обвиняют и какое отношение ко всему этому имею я? Мне не нравятся подобные загадки.

— Да, конечно. Речь идет о Лидии Риполь, журналистке с телевидения. Вам знакомо это имя? О ее гибели писали все газеты и по телевизору говорили… Ее убили двадцать восьмого августа. Вообще-то, если быть более точным, уже двадцать девятого, так как времени было около трех часов ночи. Вы разве совсем ничего не слышали?

— А… да, конечно, Лидия Риполь, тележурналистка. Я узнал об этом в Мериде, но не понял, что в преступлении обвиняют моего соседа Дельфоро. Когда его задержали?

— Около двух недель назад, плюс-минус, насколько я помню, двенадцатого сентября. — Он сунул руку в свою сумку, достал оттуда увеличенную фотографию с удостоверения и передал мне. — Это Лидия Риполь, ее знало пол-Испании.