Прощай, Берлин - [12]

— Мне тоже кажется, что я не такая, — голос ее звучал настороженно. Она начала находить удовольствие в разговоре. Мне удалось невзначай польстить ей.

— Тогда кто же я, дорогой Кристофер?

— Ты — дочь мистера и миссис Джексон-Боулзов.

Салли потягивала чай.

— А… понимаю, что ты хочешь сказать… Может, ты и прав… Значит, ты считаешь, что я должна вообще спровадить всех любовников?

— Вовсе нет. Пока они тебе доставляют удовольствие.

— Разумеется, — помолчав, мрачно проговорила она, — я никогда не смешиваю работу и постель. Для меня работа важнее всего… Но я не верю, что женщина, у которой не было романов, может стать великой артисткой.

Вдруг она умолкла.

— Крис, почему ты смеешься?

— Я не смеюсь.

— Ты всегда надо мной смеешься. Ты считаешь меня форменной идиоткой?

— Ну что ты, Салли! Отнюдь. Люди, которые мне нравятся, часто вызывают у меня смех. Даже не знаю, почему мне хочется смеяться над теми, кто мне нравится.

— Значит, я тебе нравлюсь, да, дорогой Кристофер?

— Конечно, нравишься, Салли, разве ты не знала?

— Но ты не влюблен в меня?

— Влюблен? Ну нет, только не это.

— Я страшно рада. Я хотела тебе нравиться с первой нашей встречи. Но слава Богу, что ты не влюблен в меня, потому что я, наверное, не смогла бы ответить тебе, и все было бы испорчено.

— Что ж, значит, нам с тобой повезло!

— Может, и повезло… — Салли вдруг засомневалась. — Крис, милый… мне хочется тебе кое в чем признаться. Я не уверена, поймешь ли ты меня.

— Салли, помни, что я всего лишь мужчина.

Салли рассмеялась.

— Полный идиотизм. Но я бы не вынесла, если бы ты узнал об этом сам… Помнишь, на днях ты обмолвился, что Фриц тебе сказал, будто моя мать француженка?

— Да, помню.

— И я еще ответила, что это его выдумка. Так вот, ничего он не выдумал… Понимаешь, я сама сказала ему.

— Зачем?

Мы оба расхохотались.

— Бог его знает. Наверное, хотела поразить его воображение.

— Но что удивительного, если твоя мать француженка?

— Я иногда совершаю сумасбродства, Крис. Тебе придется быть терпеливым.

— Хорошо, Салли, буду терпеливым.

— Клянешься честью, что не скажешь Фрицу?

— Клянусь.

— Нарушишь клятву — будешь последней свиньей, — закричала Салли, смеясь и вытаскивая нож для разрезания бумаги из моего письменного стола.

— Смотри, перережу тебе глотку, и дело с концом.

Потом я спросил у фрейлейн Шредер, как ей понравилась Салли. Та была в восторге:

— Как с картинки, герр Исиву. И такая изящная, такие красивые руки и ноги! Сразу видно, что она из высшего общества… Знаете, герр Исиву, я бы ни за что не поверила, что у вас есть такие приятельницы! Вы всегда казались мне тихоней…

— Ну, фрейлейн Шредер, в тихом омуте…

Она затряслась от смеха, раскачиваясь взад и вперед на коротеньких ногах.

— Вот именно, герр Исиву! Именно, в тихом омуте…

В сочельник Салли переехала к фрейлейн Шредер. Все устроилось в последний момент. Подозрения Салли усилились после моих настойчивых предупреждений, и однажды она засекла фрау Карпф в особенно крупном и неуклюже обставленном воровстве. Тут Салли, наконец, отбросила все условности, возмутилась и съехала с квартиры. Ее поселили в бывшей комнате фрейлейн Кост. Фрейлейн Шредер, конечно, была в восторге.

Рождественский обед мы устроили дома: фрейлейн Шредер, фрейлейн Мейер, Салли, Бобби, еще один бармен из «Тройки» и я. Мы хорошо посидели. Бобби снова дерзко приударил за фрейлейн Шредер. Фрейлейн Мейер и Салли беседовали, как две звезды, обсуждали перспективы работы в английском мюзик-холле. Салли рассказывала небылицы, в которые в тот момент, очевидно, почти верила: будто она выступала в «Палладиуме» и в лондонском «Колизее». На это фрейлейн Мейер поведала историю о том, как восторженные студенты провезли ее в экипаже по улицам Мюнхена. После чего Салли не составило труда уговорить фрейлейн Мейер исполнить песню «Sennerin Abschied von der Alm». После крюшона из красного вина и бутылки самого дешевого коньяка она оказалась столь созвучной моему настроению, что я даже прослезился. Мы все подхватили припев и дружно грянули: «Juch-he!» Потом Салли спела «Малышкин блюз» с таким чувством, что коллега Бобби, приняв все на свой счет, обнял было ее за талию, но вмешался Бобби, тут же строго напомнив, что пора на работу.

И мы с Салли отправились в «Тройку», где встретили Фрица. С ним был Клаус Линке, молодой пианист, аккомпанировавший Салли у «Леди Уиндермир». Потом мы с Фрицем вышли. Фриц был подавлен и ни за что не хотел мне открыть, почему. Какие-то девушки за прозрачным занавесом разыгрывали классические живые картины… Потом мы оказались в большом дансинг-холле, где на столах стояли телефоны. Велись обычные в таких случаях разговоры:

— Простите, мадам, судя по вашему голосу, вы очаровательная маленькая блондинка с длинными черными ресницами, мой тип женщины. Как я догадался? Ну, это тайна. Да, совершенно верно. Я высокий, темноволосый, широкоплечий, похож на военного, с крошечными усиками… Вы мне не верите? Тогда приходите и убедитесь сами!

Пары, обхватив друг друга за бедра, танцевали, выкрикивая что-то и обливаясь потом. Оркестранты в баварской национальной одежде улюлюкали, пили и потели от пива. В заведении воняло, как в зверинце. Потом я, кажется, заблудился и несколько часов кряду бродил по джунглям серпантина. А проснувшись наутро, обнаружил, что вся моя постель засыпана обрывками пестрых бумажных лент.