Прощай, Атлантида - [20]

– Я тебя какой-нибудь доской отодвину, – оглянулся Арсений и потрогал вонючую нижнююю бочку.

– Все прибрал, все багры, слеги и даже щепки соскреб на согрев души и сховал до последнего пришествия. Не ищи, – предупредил святой пройдоха. – Поройся лучше, вижу – есть срамные знаки. Чую, духом сладким смрадным несет с потайного кармана.

Арсений машинально сунул пальцы в карман куртки и с удивлением вытянул вместе с обратным билетом на электричку забытую пятерку сдачи и бабушкину фотографию.

– Ну, на, – протянул он монету кликуше, – раз на храм обираешь.

– Не зазорно, – возразил, отодвигаясь, бледный заразный человечек Харлампий. – Ты лучше думай хорошее, как я тебе помог смертельную инфекцию избежать, и как потом крупица храма, мною на моей могиле воздвижаху и освящаху, – будет и от тебя. Выйдешь – налево не ходи, песку в ботинки насыпешь, и направо не ходи – туда и электрички не любят сувать нос. А прямо – пути нет. Сам выбирай…Может со мной постоишь? Я тебя замом по земным вопросам оформлю…А что это у тебя за образ такой? – потянул заразный старушкину фотку.

– Знакомая одна, – не дав собеседнику толком взглянуть, убрал снимок Арсений.

Харлампий, птица Феликс вещая, стушевался, сжался, скукожился и совсем ссохся, мотнул и, как дурень, покивал головой. – Приходи еще, человеце, – просипел он. – Образа посмотрим, пальцами потрогаем. О тринадцатом ряде меня сыщешь. Второй в глубизну. Постой еще рядом, – попросил. – Замом оформлю. Тепло от тебя.

– Спасибо, – пробормотал Алексей Фомич и бросился мимо. – Хоть куда успеть бы.

– Это как водится, – просипел местный грешник, дергая щекой. – Все хотяху, ни один успеваху.

В жалком свете дальнего недобитого фонаря и вправду перед растерявшимся географом открылись два лаза в слудующем закоулке, для сохранности прикрытые серыми щитами старой гвоздеватой фанеры. " Черт с ним, с песком, – решил блуждающий искатель замысловатых встреч. – Хоть электричку встречу", – и отодвинул звонко взвизгнувший ржавыми гвоздями склизкий лист.

Но недолог и тут оказался путь. Через десяток-другой шагов он споткнулся о какую-то деревяшку и, чуть не распластавшись, рукой нащупал сухой голубиный помет в песке и шаткое ограждение старой песочницы. Брякнула гитарная струна, зажглись и замелькали огоньки папиросок, и Арсений увидел себя посреди песочницы, возле которой пацаненки и пацанки лет двенадцати с гаком кучковались сидя и стоя, по двое и по трое.

– Ребята, а где тут электричка? – спросил совсем заплутавший географ.

– Кофе и сигареты… – звонко пропел один, брякнув не в строй по гитарным струнам.

– В гробе, – ответила какая-то девчушка. – Я тут электричка, – и звонко засмеялась, перегнувшись назад почти вдвое.

– А вы что тут делаете? – сразу же удивился Арсений своему вопросу.

– Уроки делаем. Кулички печем, формочки наполняем, – пропищала хихикающая девчушка. – В ножички играем, и в салки. Видишь – вся засаленная, – и она приподняла подол короткой юбчонки. – А ты, дядька, кто?

– Я слесарь, – заученно не подумав ответил учитель. – А где электропоезд, в какой стороне, ребята?

– Сторона позорная, мурка поднадзорная, – пощелкал по струнам гитарист.

– Этот не слесарь, это похож на новую географичку, – резонно заметил баском из темноты папиросный огонек и сильнее затлелся.

Но ему возразили другие.

– Сейчас не отличишь. По обществоведению сама гавкала – на подсобном огороде с мотыгой пашет…

– Он больше на чучело скелета в зоологии похож…А, может, это денежный мешок с дыркой для рта…как у копилки..

– Как наш физкультурник, когда бомбу сегодня искал…

– А бомба-то была настоящая?

– А то. Так муляж делать надо, а этого добра, что вшей у бобра.

– Ладно, ребята, тогда пойду, – уныло пробормотал Арсений, сожалея о несостоявшейся беседе.

Но вдруг увидел выставленные хлопчиками из темноты сверкнувшие в огне сигарок парикмахерские бритвы, остренькие шилочки и точеные треугольнички напильничков.

– Кофе и сигареты, – звякнул гитарист, не спеша дергая струны. – Пошлину плати, за проход нашей родной улицы. Пять минимальных откатов и еще на пузырь спрайта.

– Денег-то у меня нет, – с сожалением протянул географ. – Все отдал свободным женщинам и заразному святому. Да и где тут улица? – поразился Арсений Фомич, удивленно оглядывая заваленный рухнувшими гаражами пустырь. – И улицы у вас тут нет, и проулка.

– Во, Краснуха, как твоя матерь Эвелина лохов умеет раздевать, учись, неоконченная пятилетка, – хохотнул паренек, а смешливая Краснуха засучила в песочке ножками, будто зашлась в танце.

– А ты, дядька, устройство сралки знаешь? – спросил гитарист, откладывая инструмент.

– Вы бы, ребята, лучше в школу ходили. Там и веселее, чем у вас.

– Кабан, Папане слесарюга нужен, – чихнул голос из темноты, пыхнув огоньком.

– Без твоей сопелки не упомню, – сообщил музицировавший, оказавшийся кабаном. – Краснуха, покажи дядьке школу.

Тут перед географом возникла засалившаяся девчушка, захихикала, отдала пионерский салют, повернулась спиной и сказала:

– Ты, дядька, школу с какого места осматривать будешь, с актового зала или с мастерских? – и, вдруг, ловко нагнувшись, спустила трусы и представила онемевшему путешественнику худючую мосластую попку.