Прощай, Атлантида - [18]

В коридоре в упор глянула на него и его багаж согбенная толстая Феня.

– Оставайся, милок. Неровен час и племянница будет. А то куды в ночь. Засбирался, убогий. Воришкам и побирунцам, и тем надоть часа ждать. Чужой пройтить, а в свой сноровиться. Чайку с вишневым, а? – и зашуршала по полу клюкой, удерживаясь и припадая.

– Да нет, бабушка. Побегу, может, на электричку успею.

– Кто бегет, тот спотыкивается. Ужо под ноженьки то гляди, – прошуршала она Сене вслед.

И, выскочив из отваливающейся двери подъезда, тихо приставив ее на место, Арсений и вправду увидел справа и слева сгустившиеся сумерки, некоторым, пока прозрачным слоем покрывавшие возможную дорогу к вокзалу.

Но не успел он ступить и десяток шагов, как сзади колотушкой захлопал, завелся, а потом ржаво засипел мотор УАЗика, и в мегафон громкий голос грамотно предупредил: " Товарищ, пройдите в проверку документа. Товарищ, приглашаетесь, внимание, дышать в трубку", и какой-то, похоже старшина, кряхтя вывалился сбоку машины и, зачерпывая из луж кривыми сапогами, медленно побежал к Полозкову, по ходу выкрикивая:

– Ну чего…тебя что ль…не расслышал? Иди стой-ка, проверка вечерне-поселковая. Давай не спеши, догоню хуже…Чего тащишь, тащило?

Что тут промелькнуло во взбудораженном воображении Арсения Фомича – не знает и он сам. Во всяком случае много позже, собравшись спокойно разобрать свои тогдашние ощущения, он нашел лишь их обрывки: " Ночь, улица, фонарь…осмотр, странная цена старушкиной доброты…а была ли вся эта бабушка…у старшины свой резон….да, приглашен был на чай с вишней, так зачем смылся?"

И Сеня, оглянувшись на кривоногого и озабоченного службой, на слепящие фары машины, бросился вдруг неожиданно для себя вперед, в сторону, сунулся и пролез сквозь трухлявую доску одного и второго забора, юркнул под отвалившийся громыхающий лист ржавого гаража и, с наслаждением слушая угасающие трели милицейского свистка, помчался по свалкам вдоль стен сараев, прижав чемоданчик к животу и сигая слету через наполненные жидким добром канавы.

* * *

Через пару минут географ все же притушил бег, судорожно вздохнул, нашел дыхание и увидел себя в окруженном глухими стенами дворике, выход-пролом из которого загородили две помпезно одетые особы, одна, изукрашенная помадой и тушью бабенка, втиснутая в черное с блестками платьице и завернутая сверху в старую, засаленную и полусгрызенную бешеной молью рыжую лису, а другая, которую на фоне первой и не сразу Сеня приметил, была бледная девица, исходно скорее всего брюнетка, напялившая поверх черной кружевной комбинации телогрейку с вышивкой и отчаянно стучащая на холоде зубами.

– На живца и зверь прет. Ловись рыбка и гнилая и тухлая, – справедливо обозначила географа бойкая бабенка. – Ну, – выставила она колено, – будешь товар пробовать или сразу услугу проплатишь, чтоб веселей не скучать?

– А вы здесь кто? – вежливо удивился Сеня.

– Мы жрицы, – ответила та, все еще держа, как на ловца, раскрытые руки. – Не бойсь, с тебя лишнего не слупим. Давай знакомься, Эвелина, – ткнула она в себя толстым сиреневым ногтем, – и Элоиза, – при этом бледная стучащая Элоиза попробовала изобразить сибирский книксен, но телогрея не пустила.

– Да я не по этой части, – нервно облизнувшись, возразил географ.

– Вы все по одной части, по филейной, – строго одернула зарвавшегося клиента бабенка, чихнув и высморкавшись в лису. – А что ж тогда здесь бессовестно шастаешь, на нашем проспекте-пятачке красных фонарей?!

И вправду, над проломом с тупиковой площадки висела кривая крашеная красным и качаемая ветром лампа.

– Я по случайному здесь делу блуждаю. Мелкие развлечения, не страстные.

Загораживающая путь уперла руки в бока, пригляделась и сказала подменным голосом хозяйки малины:

– А чего от ментов сваливал? Вон как вдали соловьями зализываются. И Лизка слыхала. Хабар тащишь?

– Может он слесарь, инструмент тянет? – робко встряла бледная Элоиза. – Слесарь-левак.

Арсений решил не спорить.

– Ну и слесарь, – миролюбиво согласился он – Действительный член слесарной бригады. Со смены валю, досрочно. Струмент тяну.

Но старшая товарка подавилась смехом:

– Ой, слесарь. Ушейте мне бигуди. От тебя чистоплюем за версту разит. Зуб чистый, чищеный, изо рта вонища не прет. Такой же из тебя слесарь, как я батюшка-католик. Лизка, он, наверно, или чтец-декламатор, или учитель чистописания, а?

– Почему это чтец, – обиделся Арсений.

– Преподаватель…гражданской обороны он, Валюша, – уныло согласилась товарка и захлюпала носом. – Но чисто слесарь.

– Эх, повышел совестливый клиент. Вот недавно работала я специальной танцовщицей в Касабланке. Слыхал такую южноамериканскую дыру? Ну вот. Дикие мачо, сомбреро по пояс, усищи до ягодиц, текилы – судаком залейся. И что я оттуда свалила, дура, стой тут теперь погремушкой, жди ночную смену жирплавильного цеха, – нервно скукожилась Эвелина. – Давай хоть на курево да на огниво разжиться, слесарь ты недопиленный.

Арсений срочно повлек из кармана какую-то мелочь, малиново блеснувшую в тупике любви.

– Сыпь сюда, в копилку, – сипло скомандовала бригадирша и задрала лису, обнаруживая возле черного штопаного чулка плетку, заткнутую в трусы, и мешочек на манер школьного для сменки с любовно вышитыми по черному сатину буковками-инициалами.