Прощание с веком - [2]

«Велико несчастье прикасаться к работе без любви к ней, с единственным желанием поскорее от нее отвязаться. Работающий в сердечном увлечении не чувствует усталости…» Возможно, призвание это и есть непреходящее сердечное увлечение, когда «вы ищете совершенствованья, забываете себя во имя творимого вами, отрешаетесь от эгоизма…» Много лет назад запало мне в память четверостишье:

«Упаси нас бог познать заботу —

Об ушедшей юности грустить,

Делать нелюбимую работу,

С нелюбимой женщиною жить».

Мне повезло — я редко делал нелюбимую работу (возможно, уберегла природная леность). Сравнительно рано окончил институт. Двадцатипятилетие отметил первой книгой («Пьезокварц в технике связи», Государственное энергетическое издательство, 1951). В двадцать восемь лет уже заведовал лабораторией научно-исследовательского института, в тридцать один получил кафедру. Увы, довелось также в избытке изведать бои и бури… И если я в конце концов нашел свою Итаку, то один из ее компонентов — умение подниматься после нокаута.

Мне повезло и потому, что я еще мальчишкой приобщился к увлекательному делу — радиолюбительству, был пощажен войной, не сбился с курса в трудное послевоенное время.

Не склонен, однако, преувеличивать свою удачливость, да и успехи оцениваю более чем трезво. Но, не касаясь таланта, скажу: призванием судьба меня не обделила. Более того, она расщедрилась на своего рода «триптих», объединив в моем призвании науку, литературу и преподавание.

Три грани призвания — какая из них главная? По-старшинству, безусловно, наука.

Не отношу себя к большим ученым. Кое-что сделал, пожалуй, мог бы сделать гораздо больше. Во всяком случае, было в моей жизни время, когда я, подобно Архимеду, чувствовал себя способным перевернуть Землю — лишь бы нашелся подходящий рычаг. До сих пор вспоминаю это мгновенно промелькнувшее время с каким-то глупым умилением.

Тогда мне еще не исполнилось шестнадцати. Война занесла меня в Белозерск Вологодской области.

Мутно-красная луна

Из-за туч едва мигает,

В Белом озере волна

Неприветливо седая…

Я лежал на протопленной печи в блаженном тепле и при свете коптилки решал задачи, собираясь, во что бы то ни стало, сдать экстерном экзамены за десятый класс. Голова была поразительно легкой и ясной. Все давалось буквально с лета. На меня вдруг снизошло высокое вдохновение! Февраль сорок второго года, темень, вьюга… А жизнь кажется прекрасной, вера в свои силы — необычайная! Словно ты не песчинка, влекомая ураганом войны, а былинный богатырь Илья Муромец, которому отроду предназначены подвиги…

Но Землю я так и не перевернул, хотя в сорок лет стал доктором наук и профессором.

Со второй гранью признания — литературой вышло вообще совсем не так, как мечталось. Я жаждал успехов в литературе художественной, но о них до далекой поры не было и речи: для этого не хватало ни таланта, ни жизненного опыта. Я любил поэтическую музу, она меня — нисколько. И рассчитывать на взаимность не приходилось. Жизненный опыт — дело наживное, а вот талант… Перефразируя пословицу, можно сказать: в двадцать лет его нет — и не будет! Увы, поэта из меня не получилось, хотя нанизывал стихотворные строки я весьма бойко и рифмы придумывал отменные. Но поэзия, оказывается, совсем не гладкопись, а кровь и плоть космически возвышенной души. И лишь один из миллиарда способен на волшебство поэзии.

От графомании меня спасла… научно-популярная литература, эта золушка, на которую смотрят свысока как «истинные» писатели, так и «истинные» ученые. А то, что случилась дальше, иначе, чем предначертанием судьбы, не объяснишь. Я успел получить первую и вторую премии Всесоюзных конкурсов на лучшие произведения научно-популярной литературы, мои книги переиздавались во многих странах, но по мере накопления жизненного опыта рамки «научпопа» становились для меня все более тесны. Ничтоже сумяшеся, я решил предпослать главам очередной книги «фантастические этюды». Но редактору мои новации (увы, не только на этот раз!) показались кощунственным нарушением канонов. И тогда, наобум, я решил (вернее, решился!) послать свои новеллки в журнал «Вокруг света». К моему изумлению, их начали печатать одну за другой. Я даже ухитрился получить премию журнала за фантастический рассказ «Экипаж». Появился стимул (и огромное желание!) писать фантастику.

«Не мытьем, так катаньем» я стал-таки писателем!

Наконец, третья грань — преподавание. Именно преподавание, а не педагогика. Педагог — профессия, преподаватель, как и ученый, — состояние. Иногда у меня возникает крамольное подозрение, что вузовской педагогики вообще не существует. Не ловите меня на слове: я осведомлен и о внедрении компьютеров в учебный процесс, и о технических сред ствах обучения, и о программированном контроле знаний. Но в технических вузах этим занимаются все-таки инженеры. И мне ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-либо из моих коллег — профессоров и доцентов сказал: «мы, педагоги». Никто из нас не получил педагогического образования, здесь все, как говорится, от Бога.

И вот эта грань моего призвания — самая яркая… Могу войти в студенческую аудиторию разбитый, в дурном настроении, а выйти — усталый, но обновленный. Лекция для меня — акт творчества, импровизации, откровения.